Дни нашей жизни

Сначала я хотел буркнуть что-то вроде: «Да ничего». Но меня захлестнула обида. Я думал, что сдержусь, что не заплачу, но в итоге бросился к нему. Обнял, уткнулся лицом в рубашку, которая пахла гуашью или еще какой-то краской.

Слава гладил меня по волосам, приговаривая, что все хорошо. Когда я немного успокоился, мы сели на кровать, и он начал вытирать мне слезы тыльной стороной ладони.

Потом сказал:

– Он очень переживал, когда ты пропал. И сейчас очень переживает из-за того, что сделал. Правда.

Я подумал над этими словами. По-честному подумал. Но все равно сказал, и довольно жестко:

– Тогда почему здесь сейчас ты, а не он?

Слава как-то грустно улыбнулся.

– Потому что мне легче говорить о чувствах, чем ему. Но он с тобой тоже поговорит, я обещаю.

Я дернул плечом.

– Да не надо…

– Надо. Вам надо обсудить то, что случилось.

– Не хочу ничего с ним обсуждать.

Слава притянул меня к себе, посидел молча. Потом сказал:

– Он не знал, что все так получится. Не знал, что ты так отреагируешь. Он просто тебя не понял, а ты его. Ты тоже его обидел.

– Значит, ему обижаться можно, а мне нет… – проговорил я внезапно охрипшим голосом.

Слава долго молчал. Я вытер слезы.

– Я знаю, я виноват. Но он из-за этого на меня так… Как будто он меня ненавидит!

– Прости его. Я знаю, что он может быть резким. Это издержки профессии, у него очень тяжелая работа, каждый день ответственность за чужую жизнь. И за чужую смерть. Это огромный стресс, иногда он просто не знает, как им управлять.

– Я-то тут при чем? – буркнул я.

– Ни при чем. Он не прав, он совершил непозволительное. И он знает это. Просто не ожидал, что ты так отреагируешь. Его самого в детстве отец постоянно бил, да и многих так, поэтому он не подумал, что для тебя это будет так травматично.

– Я не «многие»! – с вызовом ответил я.

– Я ему это уже объяснял. Что ты другой.

Я вдруг подумал про веснушчатого парня, которого встретил у рельсов. И спросил:

– Почему мой папа меня ударил, а какой-то чужой человек потом подобрал, согрел и успокоил?

Слава опять тяжело вздохнул.

– Так тоже в жизни бывает…

– Как?

– Когда близкий человек предает, а чужой спасает. Думаю, это был полезный жизненный урок.

Мы посидели молча. Я не смотрел на Славу, но чувствовал, как он на меня смотрит.

– Я думал, что сбегать из дома ты начнешь гораздо позже, – невесело усмехнулся он. – Видимо, ты рано взрослеешь.

– Видимо, – хмуро согласился я.

– Раз так, то я хочу попросить тебя, как мистера Восьмилетнего…

Я чуть улыбнулся на этих словах. А он придвинулся поближе и поймал мой взгляд.

– Помиритесь, пожалуйста. Я уже устал между вами разрываться. Мне тяжело от ваших ссор, потому что я вас обоих люблю.

Его искренность и то, с какой открытостью он сказал мне об этом, меня смутили. Я отвернулся и, подумав, сказал:

– Хорошо. Мы помиримся.

Он поцеловал меня в лоб и вышел из комнаты.

Я решил, что первым со Львом не заговорю. Если он тоже хочет мириться – пусть делает шаг навстречу. Ведь шаг назад, от меня, он тоже сделал первым.

На следующий день после моего возвращения мы словно прикинулись, будто никакого побега и не было. Я не хотел никого изводить специально, но сам не заметил, что, обращаясь ко Льву, невольно начал говорить как Антон.

Например, за обедом я ему сказал:

– Папа, я буду тебе премного благодарен, если ты передашь мне хлеб.

А получив хлеб в руки, ответил:

– Спасибо, это было очень любезно с твоей стороны.

Со Славой же я общался как прежде и сам себе не мог объяснить, что на меня находит в разговоре со Львом.

В течение того дня таких случаев было сразу несколько. Я поддержал беседу родителей о медицине, сказав, что «врач – самая благороднейшая профессия на земле, даже не знаю, что бы мы делали, если бы не эти великие люди». Когда Лев читал очередную книгу по реаниматологии, я пожелал ему приятного чтения и сказал, что потом с удовольствием послушаю его ценное мнение о прочитанном.

За ужином конфликт дошел до предела. После моего вопроса «Не соблаговолишь ли передать соль?» вилка Льва полетела на пол.

– Пошли вы на хрен, – четко сказал он, вставая из-за стола.

Я изображал недоумение, но внутренне злорадствовал.

– Сядь на место, – попросил его Слава.

Он не сел, но на пороге комнаты все-таки передумал уходить и повернулся ко мне.

– Ты что, до конца жизни мне это припоминать собрался? – спросил он. – Ну прости меня! Я не подумал, я идиот, быдло, все время забываю про вашу творческую тонкую душевную натуру!

– Это не похоже на извинение, – скептически заметил Слава.

Лев развел руками.

– А что поделать? Может, когда-нибудь я дорасту до вашего интеллигентного уровня.

Когда он ушел в другую комнату, Слава тихо спросил меня:

– Зачем ты издеваешься?

– Я просто вежлив с ним. Я же тогда ему нагрубил, обозвал его. А теперь вежлив.

– Ты не вежлив. Ты изводишь его специально. Тебе его не жаль?

Я подумал и честно ответил:

– Такого, как сейчас, не жаль.

«Я тебя люблю»

Самым ярким событием, случившимся, когда мне было восемь, стало то, что из-за меня чуть не расстались родители. Виной всему были тот дурацкий удар и мое злорадное поведение.