Дни нашей жизни

Привычные вещи перестали приносить мне радость. Странно: это была жизнь, о которой я иногда втайне мечтал. Стать «нормальным» мальчиком из «нормальной» семьи. Теперь все происходило и правда «по-нормальному»: можно было приводить друзей в гости, говорить всем, что у меня один папа, и не лгать, – но все это вдруг стало ненужным. Я не хотел приводить никаких друзей. И, говоря об одном отце, чувствовал себя еще поганее.

На четвертый день нашей жизни вдвоем Слава сказал мне:

– Странно, что вы в такой конфронтации. Ведь вы удивительно похожи, прямо как отец и сын.

– Чем же? – не понял я.

– Своей принципиальностью и бараньим упрямством, – усмехнулся Слава. – Он принципиально не попросил у тебя прощения, а ты принципиально его не простил. Вы оба вели себя как бараны.

Я не обиделся на это сравнение. Слава был прав: я баран и вел себя глупо. Если бы можно было все вернуть, я бы так и сделал.

А на пятый день, в школе, я почувствовал себя плохо. С самого утра у меня болела голова и все тело ломило от слабости, но я привык списывать эти симптомы на переживания из-за родителей, а потому дома не остался. На первом уроке у меня начался кашель, который так стремительно усиливался, что уже к концу занятия казалось, будто у меня серьезный бронхит.

Тамара Васильевна пощупала мой лоб и сказала, что у меня, наверное, температура и я зря пришел «раскидывать бациллы». Она хотела позвонить Славе, чтобы он меня забрал, но я остановил ее.

– Можно за мной придет другой человек? – попросил я. – Он врач.

– Родственник?

– Да.

– Ну звони. Главное – чтобы тебя забрали.

Я позвонил Льву. Он почему-то не удивился моему звонку или мастерски прикинулся, что не удивлен.

Тамара Васильевна отправила меня ждать в вестибюль, потому что кашлял я все сильнее и сильнее. Там я продолжил это делать, и охранник даже предложил мне воды. Я попил, но это не помогло: кашель усиливался, и дышать становилось все труднее; пытаясь сделать хотя бы один полноценный вдох, я слышал свист откуда-то из собственной груди. Мне было жарко, но я не чувствовал себя больным. Мне просто нечем было дышать.

Раздался крик охранника:

– Позовите медсестру!

Кто-то стремительно пробежал мимо меня. Я вдруг обнаружил, что почти сполз со скамейки и, опершись руками о сиденье, продолжал кашлять.

У меня плыло перед глазами, и я смутно видел, как вокруг меня суетится охранник.

– Может, ляжешь? – предлагал он. – Можешь лечь прямо на скамейку.

Я последовал его совету, но стало только хуже. Едва я лег, грудь точно сдавило, и я понял, что даже закашлять теперь не могу. Ничего не могу. Только безуспешно глотать воздух.

Тогда я заплакал от страха. Неужели я умираю? Я поссорил своих родителей и теперь умираю, бездарно и глупо, испортив все и ни с кем не успев попрощаться.

– Почему воротник застегнут? – услышал я над собой и в тот же миг почувствовал, как кто-то развязывает галстук у меня на шее, расстегивает верхние пуговицы рубашки.

Я попытался сфокусировать взгляд. Это он или мне уже кажется?..

– Папа… – судорожно выдохнул я, вцепившись в руку Льва.

И больше я ничего не помню, потому что потерял сознание.

Прежде чем очнуться на кушетке в очень белом кабинете, я дважды открывал глаза.

Первый раз – еще в школе: надо мной нависал Лев.

Второй раз – в машине скорой помощи, где надо мной нависали люди, прижимавшие к моему лицу какую-то странную штуку.

А окончательно я очнулся, лежа на кушетке. Как сквозь вату, я слышал голоса. Один принадлежал Льву, а второй, незнакомый, женщине.

– Раньше приступы уже случались? – спрашивала она.

– Нет, первый раз.

– Предпосылок тоже не было? Бронхитом недавно не болел?

– Нет.

– Странно, на типичного астматика не похож…

Я слышал, как скребет шариковая ручка по листу. Наверное, она что-то пишет.

Потом она спросила:

– Вы отец?

– Нет, я врач и… друг семьи. Но отец уже едет.

– Мальчик вроде вас папой называл…

– Перепутал. Сами понимаете, в таком состоянии…

На секунду стало тихо. Потом женщина иронично заметила:

– Я в одном психологическом журнале прочитала, что астма – это психосоматика. Слово такое модное сейчас придумали. Мол, родители не ладят, а ребенок раз – и выдает астму, чтобы сплотить их своей болезнью… Но это не тот случай, раз вы говорите, что матери нет.

– Угу.

– Да и не верю я в эту ерунду.

– Я тоже.

Еще с минуту я лежал тихо, делая вид, что продолжаю спать. Потом пришел Слава, и я решил «очнуться».

Пока я надевал в вестибюле верхнюю одежду, Лев рассказывал Славе, что случилось и как я перепугал всю школу.

– Ты и меня перепугал, – вдруг признался мне Лев.

– Почему? Ты же врач.

– Это с другими людьми я врач. А когда что-то случается с теми, кого я люблю, я чувствую себя очень-очень беспомощным.

Было неожиданно услышать от него такое. Но я уловил, что он хотел сказать. Ответил:

– Я тоже тебя люблю. – И прибавил: – Возвращайся домой.

Агент социализации