Дни нашей жизни

Нечто подобное происходило почти в каждом музее, дворце и парке. С культурой у нас была негласная борьба: один – ноль в мою пользу. Хотя кое-что я все-таки ухватывал, когда слушал гида, ведь через пару лет именно путешествие по питерским музеям вдохновило меня на написание сочинения для областной олимпиады по русскому языку, после которого меня дисквалифицировали. Тема сочинения на той олимпиаде была посвящена лагерям ГУЛАГа, а конкретно лагерю в Караганде, из которого сделали музей. Кажется, я должен был написать про жестокость войны, патриотизм и героические подвиги, но написал я, что неприемлемо делать деньги на местах смерти и скорби, а также спекулировать на этой теме. Больше меня никогда не допускали к крупным литературным конкурсам, но это уже другая история.

А пока я, девятилетний, был раздавлен величием Петербурга и хотел домой. Мы снова часто ругались со Львом, потому что мои нытье и уныние его раздражали. Он даже произнес одну из тех своих фразочек, которые заставляли меня чувствовать себя паршиво:

– Надо же, некоторым людям Петербург меняет жизни, а тебе даже выражение лица поменять не может.

Я почувствовал вину за то, что мне там не понравилось. За то, что архитектуру я считал не красивой, а пугающей и мрачной. За то, что меня не восхищала историческая ценность этого места, а пугало количество убийств, революций, пролитой крови и загубленных жизней.

Мне хотелось вернуться в свой город без всякой истории – такой же мрачный и противный, но зато лишенный кровавого прошлого.

Когда мы ехали к сестре Льва, я увидел и весь остальной город – не только центр. И понял, что он просто обставлен этими величественными домами, как декорациями. А вокруг все равно Россия – неуютная и беспощадная.

Дома у Пелагеи оказалось неплохо; здесь чем-то сладко пахло и было много книг. Когда мы зашли, она познакомила нас со своим женихом. Она сказала:

– Это Лев – мой брат. Его парень – Слава, их сын – Мики. А это Рома – мой жених.

Ого, первый человек с нормальным именем в их семье!

Рома улыбнулся и по очереди пожал нам всем руки. Так странно: вот еще один незнакомец, который, узнав о нашей семье, не скормил нас крокодилам. Теперь я знал двух таких человек.

Потом начались скучные взрослые разговоры о том, как им досталась эта квартира, как они делали ремонт, как путешествовали («вот фотки в моем инстаграме»), а потом Лев спросил, какого черта они венчаются. Так и спросил: «Какого черта?»

– Чтоб мама отвязалась, – честно ответила Пелагея. – Иначе она каждый день будет ходить сюда и говорить, что у нас в семье бесы.

– Представляю, что бы она сказала о нашей семье, – заметил Лев.

– Не переживай, представим Славу как Роминого друга. Она все равно не знает всех его друзей.

– Да не надо, – неожиданно ответил Лев.

– Почему? А как ты его представишь?

– В качестве своего… друга, – на последнем слове он как-то загадочно улыбнулся.

Пелагея пожала плечами: мол, смотри сам.

Мама Льва оказалась похожа на Долорес Амбридж из «Гарри Поттера». Внешняя доброжелательность в ней была пропитана каким-то скрытым ехидством и неприятием. Она не стала спрашивать про нас со Славой и, натянуто улыбаясь, только сдержанно нам кивнула.

В ЗАГСе мне понравилось: там было торжественно, красиво и по-особенному. После мы должны были ехать прямо в церковь. Прежде чем сесть в машину, Пелагея вдруг спросила у Льва:

– Повеселимся?

Тот кивнул:

– Повеселимся.

Я так и не понял, о чем это они, потому что то, что последовало дальше, весельем назвать было сложно. Атмосфера в церкви была угнетающей. Женщины надели платки, а мне велели стоять тихо и слушать. Но слушать было невозможно – священник говорил что-то длинно, непонятно, монотонно и скучно. Эта бесконечная церемония, наверное, стерлась бы из моей памяти, если бы в завершение обряда венчания мои родители не поцеловались в тот же самый миг, что и супруги. В церкви, во время «священного обряда», на глазах у всех родственников Льва, после слов о том, что возлюбленные должны свидетельствовать свою святую и чистую любовь друг другу.

Чьи-то ладони прикрыли мне глаза, чтобы я перестал на них смотреть. Этот жест насмешил меня, и я захихикал. А мама Льва злым шепотом потребовала, чтобы они немедленно вышли из храма.

– Прости, просто тут не уточнили, какие именно возлюбленные, – перед уходом сдержанно пояснил Лев. – Мы подумали, что все.

Конечно, свадьба для нас тут же закончилась. Когда мы сидели на скамейке возле церкви, все выходящие крестились, неодобрительно глядя на нас. Хотя, возможно, крестились они, просто потому что так принято делать при выходе из храма. Но точно я не знаю.

Когда Слава сказал, что у него от запаха в церкви разболелась голова, рядом, откуда ни возьмись, как в самых настоящих фильмах ужаса, возникла незнакомая пожилая женщина, сообщившая нам страшным тоном:

– Дьявол не переносит запах ладана…

И отошла.

Жуть, точно ведьма из сказок.

Лев усмехнулся:

– Нам тут теперь не рады, лучше уйти.

Когда я задержался у скамейки, зашнуровывая ботинки, ко мне подошла мама Льва. Она спросила про Славу:

– Кто он тебе?