Дни нашей жизни

А потом Слава сходил за ними в круглосуточную аптеку, потому что на часах была почти полночь.

И представляете, какая подстава! Это оказались уколы. Возможно, благодаря тому что до этого Лев всегда лечил меня фразой «само пройдет», я рос ребенком с крепким иммунитетом (и болел только тогда, когда это было выгодно), выздоравливал без лекарств и с болючими уколами никогда не сталкивался.

С ужасом я смотрел за всеми этими пыточными приготовлениями: Лев складывал на стол вату, медицинский спирт, шприцы, ампулы… Медицинские перчатки, которые он ме-е-е-едленно натянул на руки, стали последней каплей.

– Мне уже лучше! – закричал я.

И на самом деле почувствовал себя очень бодро.

– Все будет нормально, – ответил он и выстрелил лекарством из шприца в потолок. А затем, подняв его и сверкая иглой, приблизился ко мне.

– Нет!

– Поворачивайся, – неумолимо сказал он.

– Каким местом?

– Тем самым.

Я заревел, но перевернулся на живот, ноя сквозь слезы:

– Иглой в живого человека! Кто это вообще придумал?!

Когда я почувствовал, что Лев сел рядом со мной на диван, то закричал.

– Да я тебя даже не трогал! – сказал он.

– Но мне уже страшно!

– Давай на счет три? – предложил Лев.

– На счет пять.

– Ладно.

– Нет, на счет десять!

– Мики…

– Хорошо, на счет пять, – смирился я.

– Раз… Два… Три… Четыре…

– Ай, не-е-е-е-ет! – заорал я.

– Да я тебя не трогаю!

Я заплакал сильнее прежнего.

– Ничего не получится, я не см… – В этот момент в мою правую ягодицу вонзилось что-то острое. – А-а-а-а-ай! Предатель!

Я попытался дернуться, но Лев свободной рукой пригвоздил меня к месту. Я повторил попытки вырваться, и он позвал Славу:

– Подержи его.

Слава тоже сел рядом, с другой стороны, и я почувствовал себя как в тисках.

– Еще и ты пришел! – кричал я на него сквозь слезы. – Иуда!

– Какие высокоинтеллектуальные ругательства, – восхитился он.

Я уткнулся лицом в подушку и проныл оттуда:

– За что вы меня так ненавидите…

Слава засмеялся, но я оборвал его:

– Не смейся! Я страдаю!

В эту секунду все закончилось. Они одновременно отпустили меня, и боль от укола начала стихать. Но я все равно сказал Льву с упреком, что мне было ужасно больно, больно как никогда в жизни. Он в ответ молча сунул мне в руки градусник.

Через каких-то пару минут после укола температура спала, что, как мне казалось, было абсолютно невозможно, ведь лекарства не действуют так быстро.

– Я же говорил, что мне лучше, а ты все равно мучил! – возмутился я.

Но Лев сказал, что температура спала, потому что я орал как бешеный.

Конечно, вскоре она снова поднялась до 38, но за критические отметки больше не переваливала. А процедуру с уколом мы повторяли каждый вечер на протяжении недели в неизменном порядке: сначала поумолять, чтобы укола не было, потом плакать, потом решать, на какой счет сделать укол, потом получить его внезапно, закричать, задергаться, быть обездвиженным Славой, ругаться и терпеть, пока все не закончится.

До самого выздоровления я ночевал в зале на диване, и, хотя мне становилось лучше, родители по очереди дежурили возле меня, несколько раз за ночь проверяя мне температуру. До сих пор я вспоминаю это как один из самых наглядных примеров заботы с их стороны. Взрослея и все больше погружаясь в информационное пространство, я слышал много теорий, согласно которым однополые родители не могут быть хорошими родителями, но все эти теории ломались о мои воспоминания; ломались о то, каким любимым, нужным и значимым я чувствовал себя в своей семье.

Дружба семьями

У моих родителей не было близких друзей из ЛГБТ-среды. Вернее, раньше, до моего появления, были, но вместе со мной жизнь Славы и Льва поменялась, стала изолированной. Никто не знал, что они воспитывают ребенка, и для друзей они оставались обычной парой. Вскоре общение, ставшее поверхностным, наскучило им окончательно, и из этой среды они просто исчезли. Но, думаю, все-таки им не хватало возможности посоветоваться с кем-то, кто мог бы выслушать их без осуждения.

А летом мы познакомились с Гришей и Гошей. Я, когда услышал про них, подумал, что они друг для друга созданы, потому что имена у них созвучные: Лелек и Болек, Пупсень и Вупсень, Гриша и Гоша.

Слава сказал, что им интересно познакомиться с гей-семьей, которая воспитывает ребенка. Я не понял, что в этом интересного, но пообщаться согласился сразу: мне было очень интересно посмотреть на другую гей-пару, чтобы избавиться от навязчивого ощущения, что мои родители одни такие на целом свете.

Похожими у Гриши и Гоши оказались не только имена, но и внешность. Однажды в каком-то российском сериале я видел образ гея – этакого рафинированного манерного мальчика, но родители сказали мне, что это глупое и неправильное представление, на которое даже не стоит обращать внимания. Однако Гриша был очень похож на того персонажа: он даже оделся в розовое, будто хотел победить в конкурсе на максимальное соответствие стереотипам. В Гоше этого было меньше, но их схожесть друг с другом являлась очевидной.

Они подарили мне куклу. Такую длинноногую красотку, похожую на Барби. И, вручив ее, сказали родителям: