Дни, полные любви и смерти. Лучшее

– О да, это очень важно, – произнес Джозеф многозначительно, как типичный человек на Небе. – Пока наше собственное пространство искривлено и замкнуто, мир должен оставаться плоским или вогнутым. Нельзя позволить ему выгнуть спину – это опасно. Пока он плоский и презренный, разбиться о него невозможно.

– Как быстро мы упадем, если позволим времени течь в его собственном ритме? Или в нашем? – спросила Велкин.

– Гефест однажды падал весь день, – сказал Икар Райли. – А тогда дни были не чета нынешним…

Слегка окосевший Карл Флигер вынырнул из глубин внутренней сексуальной страсти, которую часто испытывал во время дайвинга. Икар Райли словно надышался веселящим газом – явный признак того, что Небо отпускает. Джозеф Алдзарси ощутил холодный ветерок спиной и серию отрывистых коротких предчувствий.

– Мы не совершенны, – заявил Джозеф. – Но может, завтра или послезавтра станем такими. До цели рукой подать, и мы выигрываем раунд за раундом. Давайте отбросим легкомыслие, чтобы не упустить сегодняшнюю победу. Земля выгибает старую спину, так что приготовьтесь! Пора, парни!

Четверо (или, возможно, только трое) дернули за кольца. Парашюты вышелушились из рюкзаков, распустились и рванули стропы. Во время беседы скайдайверы держались рядом, пучком. Но на подходе к земле их разбросало на пятьсот ярдов.

Приземлившись, они снова собрались вместе и сложили парашюты. Дайвинг закончился.

– Велкин, как ты сумела так быстро сложить парашют? – Икар смотрел с подозрением.

– Я не знаю.

– Ты же самая медлительная и неаккуратная из нас, и твой парашют каждый раз приходится переукладывать. К тому же ты приземлилась последней. Как ты умудрилась сложить парашют раньше всех? Да еще так безупречно! И выглядит как моя укладка. Именно так я его тебе вчера и сложил.

– Икар, не знаю. Ой, кажется, я поднимусь еще раз, честное слово…

– Нет, Велкин, для одного утра достаточно. А ты точно раскрывала парашют?

– Я не знаю.

На следующее утро, приняв Неба по полной, они снова поднялись в небо. Маленький самолет по имени «Сорокопут» взлетел так, как ни один самолет до этого, – вверх, сквозь Бурю. Затянутая грозовыми облаками Земля съежилась до горошинки драже.

– Сейчас мы сыграем с ней шутку, – объявила Велкин. – Когда ты на Небе, это можно сделать с чем угодно, и шутка будет явью. Я скажу, что горошина, которая была нашим миром, – ничто, пустяк. Смотрите, она исчезла! Потом я выберу другую горошину, вон ту, например, и назову ее миром. И теперь именно в этот мир мы спустимся. Я поменяла один мир на другой, и он не знает, что с ним случилось.

– И все же он встревожен, – сказал Джозеф Алдзарси, раздувая ноздри. – Ты его взволновала. Неудивительно, что у него приступ неуверенности.

Они поднялись на миллион футов над землей. Альтиметр не был рассчитан на такую высоту, но пилот Рональд Колибри приписал мелком несколько нулей на шкале, и теперь показания соответствовали действительности. Велкин вышла наружу. Карл, Икар и Джозеф последовали за ней. Пилот Рональд Колибри тоже вышел, но вспомнил о своих обязанностях и вернулся в самолет.

На огромной высоте нет голубизны, кругом все черное и звездное. Из-за низкой температуры пространство испещрено трещинами и провалами.

Они спикировали на полмиллиона футов за долю секунды и с хохотом вышли из пике. Прыжок взбодрил, мир заиграл новыми красками. Они топали по облакам, и те отзывались звоном, как мерзлый грунт. То была родина инея, снежинок и зеркального льда. Здесь обитали творец погоды и сын его – ветер.

Они вошли в пещеру изо льда, смешанного с моренными отложениями, и нашли там вырезанные из оленьего рога топорики, а также кости хемициона[97] и угли, еще тлеющие. Ветры носились стаями – охотились в глубоких ущельях меж холодных фортовых[98] облаков, встречающихся только в самых верхних слоях атмосферы.

Они спустились ниже, где не было Бури, и обнаружили там новое солнце и новый воздух. Их встретило бабье лето – глубокая осень Неба. Они нырнули еще ниже, на многие мили и тысячелетия. И попали в разгар небесного лета: воздух там был до того голубой, что подернулся фиолетовой патиной.

И снова вокруг них образовалось собственное пространство, и снова время остановилось. Время, но не движение! Движение продолжалось. Или вы не знаете, что даже ничто в пустоте может совершать движение? А уж тем более они, в центре собственной небесной сферы! Это был бешеный ритм; увлекающий вихрь; это была абсолютная безмятежность дикого движения.

Но разве движение – это не просто отношение пространства ко времени? Нет. Подобное представление очень популярно среди обитателей планет, и оно субъективно. Здесь, за пределом влияния любых миров, движение безотносительно.

– Велкин, ты сегодня выглядишь как-то по-другому, – удивился Джозеф Алдзарси. – В чем дело?

– Не знаю. Замечательно быть разной, и я замечательная!

– Как будто чего-то не хватает, – задумался Икар. – Как минимум не хватает изъянов.

– Икар, у меня их нет.