Читаем До сих пор полностью

Более того, я был настолько хорошим сценическим бойцом, что из-за этого постоянно получал серьезные травмы. Когда мои дочки были подростками, мы вчетвером ходили на картодром. Они были очень симпатичными молодыми девушками и, естественно, привлекали внимание мальчиков-подростков. И пока мои девчонки гоняли по треку, эти мальчишки носились взад-вперед, пытаясь их подрезать и вообще делая, что угодно, лишь бы привлечь их внимание. Я ехал позади дочерей, пытаясь защитить их. Я был взрослым быком, защищающим своё стадо, пытаясь держать этих молодых самцов на расстоянии.

Наконец я вывел свое стадо с трека, а эти три тинейджера подошли к нам и вели себя как настоящие недоросли. Теперь-то я понимаю, что восемнадцать лет — интересный возраст для мальчика; эмоционально они все еще дети, но физически — они мужики. Конечно, имея девочек-подростков, я не вполне это понимал. Так что я требовательно их спросил: «Вы что, не понимали, что творили с моими дочерьми? Если вы так будете продолжать и дальше, вы убьете кого-нибудь».

«Да-а? А кто нас остановит?» — Несомненно, они были настоящими маленькими гангстерами.

Я не собирался сносить подобного от… детей. Я смело шагнул вперед. И внезапно подумал, что могу раскидать этих трех пацанов за раз. Я десятилетиями дрался в трюках. Только неделю назад мы с Леонардом Нимоем расправились с шестью каскадерами. Всего лишь вдвоем. Мы победили шестерых крепких мужиков. В уме я уже начал планировать стратегию, чтобы, когда я начну атаку, не совершить оплошностей. Будучи Кирком, я часто в драках взмывал в воздух и совершал двойной удар через себя (ножницами) и бил каскадера в грудь. Он отлетал назад к стенке, полностью вырубленный, в то время как я приземлялся на землю и перекатывался, затем бил второго плохого парня локтем, а потом…

Постойте-ка, — пронеслось у меня в мозгу. Это ж не по-настоящему! Тут я вспомнил третий закон Ньютона: всякому действию всегда есть равное и противоположное противодействие. Если я действительно подпрыгну в воздух и ударю кого-нибудь в грудь, то с ним абсолютно ничего не случится, а вот я упаду на пол. Следовательно, если бы я попробовал проделать такой трюк с этими мальчишками, они бы не отлетели назад и не упали бы без чувств. А я бы оказался на земле, и они бы наподдали мне. И я бы получил ранения.

Так что это, несомненно, не самая хорошая идея. Поэтому вместо этого я начал подумывать об использовании дипломатии. Кирк часто призывал на помощь дипломатию, чтобы помешать одному миру…

Но я никогда не забуду один из действительно самых опасных трюков, которые я когда-либо делал. По-настоящему. Единственное, я не помню, зачем я это сделал. Мы снимали фильм «Катастрофа на Костлайнере» «Disaster on the Coastliner» для The ABC Sunday Night Movie (телепрограмма с фильмами, выходящая вечером по воскресеньям). Костлайнер — это поезд, направленный по неправильному пути помешанным инженером, пытающимся отомстить за смерть своей жены и дочери от несчастного случая, а среди пассажиров этого поезда были жена вице-президента и дочь. Мы снимали на пустынном протяженном участке пути в Коннектикуте. Я играл мошенника, на котором пробу ставить негде. В ключевой сцене я должен был стоять на крыше идущего на полном ходу тепловоза и драться с каскадером до тех пор, пока вертолет не спикирует вниз и не спасет меня. Когда я прочитал сценарий, то подумал, что это будет впечатляющий трюк, но я не знал, как они собирались поставить его.

Когда мы начали снимать, я спросил режиссера: «Как мы будем это делать? Мы вернемся обратно в студию и снимем всё на зелёном фоне?» И когда он признал, что еще и сам это не обдумал, я предложил: «Хорошо, а почему бы не снять по-настоящему?»

Это называлось, мальчики и девочки, а-давайте-поставим-пьесу-в-коровнике. Не представляю, чем я думал, говоря это.

Его лицо озарилось: «Ты так думаешь?»

«Да. Конечно. Почему нет?»

Почему нет? Да потому, что я мог бы погибнуть, — вот почему «нет». Но, слушая самого себя, я входил в азарт: «Вот что мы сделаем. Поезд будет идти пять миль в час, я залезу на крышу, и вы сможете сделать кадры крупного плана, затем вы можете увеличить скорость плёнки, и будет выглядеть как настоящая драка».

«Ты так думаешь?»

Похоже, он не соображал, так же как, должно быть, и я. Но между нами была разница. Я был тем, кто взбирается на крышу поезда. А он — тем, кто в здравом уме. «Идёт! — сказал он с энтузиазмом. — Так и сделаем. Давай действуй и залезай».

Проблема, как я тут же обнаружил, была в том, что это был тепловоз, то есть там не было ни труб, ничего такого, к чему можно было бы прикрепить страховочные тросы. Он весь обтекаемый, плоский. Единственный вариант, как меня можно было бы прикрепить к страховочному тросу, — протянув страховку сбоку тепловоза через окно. Но потом мы поняли, что если мы так сделаем и я упаду, то трос просто потащит меня за собой рядом с поездом. Плохой вариант. Так что мы не могли использовать страховочные тросы. Но как бы то ни было, я сделаю это.

Ты так думаешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное