Доброй ночи, Румпельштицхен (СИ)

Штицхен не чувствовал чужих рук, грубо оттаскивающих его от Селены. Не замечал никого, кроме нее. Не слышал ни слова от окружающих его полицейских. Не видел ничего, кроме крохотных часиков на тонком бледном запястье.

Стрелки замерли ровно в полдень.

— Штицхен.

Нойзман грузно присел перед Робертом на корточки и положил руку ему на плечо. Роб с удивлением обнаружил, что стоит на коленях.

— Пойдём.

— Нет.

Способность дышать возвращалась постепенно.

Вдох. Выдох.

Роб поднялся и, наконец, смог оглядеться. Его появление вызвало переполох, но сейчас коллеги смотрели на него с сожалением и сочувствием. Большинство из них покинуло кабинет, оставив Роберта наедине с криминалистами. Лицо Штицхена вспыхнуло — он не нуждался в жалости.

Силой заставляя себя не смотреть на тело Селены, он обратился к судмедэкспертам, которые снова смогли приступить к работе.

— Когда это произошло?

Собственный голос показался ему чужим.

— Около полудня. Удар в живот острым предметом, после чего она упала лицом вниз, прошив себя насквозь.

Штицхена передернуло.

Он старался не думать о том, что они сейчас говорят о Селене. О его Селене. О женщине, которая ещё утром обнимала его во сне.

Он подумает об этом позже.

В одиночестве.

— Почему вызвали наш отдел?

— Чемерица. При ее использовании, тем более таким способом, есть характерные особенности, проявляющиеся практически сразу. Труп обнаружили быстро, мы уже давно здесь, и сразу заметили, что что-то не так. Поэтому федералы вызвали вас, раз уж работаете вместе.

— Кто ее нашёл?

— Курьер. Он всегда привозит документы в офис, его ждали, но так как секретаря не было, прошёл в кабинет сам.

На этом вежливость экспертизы закончилась, и Роба настойчиво попросили выйти, пообещав обговорить все детали позже.

Он не сопротивлялся, понимая, что у него ещё будет возможность… возможность чего? Попрощаться. Увидеть.

Он был почти уверен, что всё происходящее — дурной сон. Штицхен был ярым скептиком и не верил во всякую чертовщину, но сейчас он ждал одного — пробуждения.

Однако кошмар не спешил заканчиваться.

Роб сел за стол Амели и откинулся на спинку удобного офисного стула. Он запретил себе думать о происходящем, запретил себе чувствовать хоть что-то. Сердце колотилось в груди, но внешне он был практически спокоен. Выдавали только руки, нервно теребящие пуговицу на рубашке. Пальцы не слушались, подрагивали.

Роберт видел через открытую дверь, как тело Селены перевернули, словно куклу. Лица, прикрытого спутанными волосами, было не разглядеть, но и этого было достаточно.

Штицхен дрожал. Внутри разрасталась зияющая чёрная пустота, не позволяющая забыть, что перед ним — не очередная жертва маньяка, а его единственный близкий человек. Ощущение потери и беспомощности вгрызалось в глаза, щипало в носу. Роб запрокинул голову, как в детстве, но слёзы предательски текли по вискам. Немой крик раздирал легкие, но он не мог позволить себе поддаться ему.

Слух уловил звук застёгивающейся молнии. Роб не стал смотреть, как тело Селены в чёрном мешке выносят из кабинета. Зажмурился, стиснув челюсти так, что заскрипели зубы.

— Штицхен.

Мистер Уолдорф опоздал. Концерт окончен, актёры уходят за кулисы. На сцене остался только разбитый манекен.

— Насколько близко ты был знаком с погибшей?

— Достаточно.

— Насколько?

— Мы жили вместе.

Роберт надеялся, что этих слов хватит, чтобы начальник отвязался от него хотя бы с этими вопросами. Штицхен прекрасно понимал, что впереди ещё много допросов, бесед.

Пересудов, сплетен.

— Я отстраняю тебя от этого дела, — тон Уолдорфа был непоколебим.

Плевать.

Какая разница, если ничего изменить нельзя. Сил спорить все равно не осталось. А с остальным он разберётся позже.

— Хорошо.

Шеф понимающе улыбнулся, хотя наверняка ожидал, что Роб будет сопротивляться. В его взгляде не было ни капли самодовольства или иронии, только бесконечное сочувствие. По-отечески сжав плечо Роба, он тихо шепнул:

— Держись, Штицхен. Все только начинается.

***

В их квартире ещё никогда не было так оглушающе пусто. Словно из неё ушло что-то незримое, неосязаемое.

Из неё ушла она.

Селена.

Ее недопитый утренний кофе на столе. Скомканное полотенце в ванной, пахнущее ее шампунем. Пижама, небрежно сброшенная на спинку стула.

Роб прошёлся по комнатам, не включая свет. Только фары проезжающих под окнами машин отбрасывали тени сквозь распахнутые шторы.

Все было так, будто она вернётся.

Привычно широко откроет все двери, ругаясь на их скрип. Селена терпеть не могла закрытые пространства.

Будет ворчать, что он не заправил постель и неправильно поставил туфли в прихожей. А он затащит ее на эти самые разобранные простыни и одеяла и не отпустит до самого утра.

А потом у неё обязательно сбежит кофе, и она будет винить в этом кофеварку, не отвлекаясь от кучи важных сообщений в телефоне.

А ещё… неважно, что ещё. Этого все равно больше никогда не будет.

Не раздеваясь, Роб лёг на ее сторону кровати, уткнувшись в подушку. Она пахла ею. Ее духами, ее кожей. Казалось, будто сама Селена обнимает его.

В последний раз.

А он умирает рядом с ней. А лучше бы вместо неё.