Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Действительно, знание — это продукт. Такой же, как металлы, которые мы добываем, и машины, которые мы выпускаем. Если быть точнее, наше знание — это набор истинных, согласно нашим критериям, утверждений: удовлетворительным образом обоснованных и проверенных. «Луна вращается вокруг Земли». «В 1492 году Колумб переплыл Атлантический океан». И так далее. Это — продукт индустрии знания: набор утверждений, которые были признаны годными и на которые мы опираемся.

Ну, хорошо. Но дальше возникает сложный вопрос — вопрос, заложенный в пассивной конструкции «которые были признаны годными». Признаны годными кем? Очевидно, что креационисты и эволюционисты будут иметь разные взгляды на то, кто и как должен проверять теории о происхождении человека. Учитывая, что наши опыт и выводы будут различаться, каким будет способ проверки? И кто будет заниматься ее организацией? Здесь можно использовать бесчисленное количество стратегий принятия решений. Можно предлагать каждому самостоятельно разобраться в вопросе с помощью какого-нибудь текста или книги. («Просто почитай об этом».) Можно выбрать решение в духе «каждому — свое» («У каждого своя правда»). В принципе, можно улаживать разногласия с помощью специально назначенного государственного служащего, который будет подбрасывать монетку. (Хотя это и странно звучит, такие тщательно продуманные системы довольно часто применялись. Представьте, что вы с соседом спорите, будет ли в следующем году хороший урожай. Вы идете в особый храм в центре города, где жрец произносит ритуальные слова, бросает золотую монету на выложенный мозаикой пол и затем объявляет, что эта монета сказала. Такой человек назывался оракулом.) Можно просто наложить табу на обсуждение вопросов, по которым люди не согласны. (В какой-то мере эту стратегию используют все общества: «Я никогда не обсуждаю политику или религию».) Можно даже устроить голосование по вопросу того, что считать правдой. (Что тоже может показаться странным, но именно этим и занимаются присяжные заседатели; в общем и целом затея оказалась не такой уж плохой. С точки зрения права и публичной политики, если присяжные решили, что обвиняемый не совершал преступления, то он его не совершал.) Можно выбрать что-то из описанного выше или нечто другое. Но что?

Платон, привычный к интеллектуальной суете древних Афин, не мог не видеть этой проблемы. Он прекрасно осознавал, что в мире царит хаос, состоящий из конфликтующих мнений, большинство из которых неверны. Вот что он замечал о нефилософах и большинстве философов: «обо всем … у них имеется мнение, но они не знают ничего из того, что мнят»[27]. Как же удержать от распада нацию, раздираемую ложными и взаимоисключающими мнениями?

Но и это еще не все: Платона раздражала и тревожила звучавшая вокруг какофония, шум от людей, громко говоривших неправильные вещи. Устами Сократа в своем произведении он спрашивает: «По-твоему, человек вправе говорить о том, чего он не знает, выдавая себя за знающего?» — и в ответ звучит категорическое «нет». Потому что «мнения, не основанные на знании, — с отвращением говорит Платон, — никуда не годятся»[28]. Горе тому государству, в котором истина заглушается шумом превратных мнений и где граждане «застревают на месте, блуждая среди множества разнообразных вещей», в джунглях и болотах ошибок и заблуждений.

Поэтому неудивительно, что Платон решил показать, как будут отличать истину от заблуждения в справедливом обществе. Ответ, который он нашел, многим людям казался и кажется наиболее очевидным и справедливым: выбирать будет тот, кто лучше всех знает истину. Правду от лжи лучше всех может отличить философ — соответственно, он и должен управлять государством. Его решения по определению будут самыми мудрыми и истинными. Конфликты будут улаживаться честно и эффективно.