Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Если на коктейльной вечеринке вы вдруг пожелаете остаться в одиночестве, произнесите слово «эпистемология». Люди подумают, что вы либо заика, либо сумасшедший. На курсе философии в вузе многие из нас что-то узнают об эпистемологии — обычно там изучают платоновские дискуссии о знании и далее Декарта, Беркли и других. Но этот предмет обычно преподают так, как будто философия знания — просто игра интеллектуалов в такие совершенно абстрактные понятия, как «недоступные восприятию качества», «материальная субстанция», «чувственные данные». Не будет пре увеличением сказать, что большинство из нас думают об эпистемологии (если кто-то о ней вообще что-то думает) как об интеллектуальной площадке для чудаков.

Но Платона это не волновало. Предмет эпистемологии — природа и границы человеческого познания. То есть, перефразируя фразу сенатора Говарда Бейкера, сказанную им во время уотергейтских слушаний: «Что мы можем знать, и когда мы можем это знать?»[25]. Что такое знание и как его получить — несомненно, серьезный вопрос для философов, которые на протяжении веков спорят, в обладании каким знанием мы можем быть уверены. Но, к сожалению, большинство людей с трудом понимают, о чем говорят философы. При этом проблема познания не является — во всяком случае, не должна являться — исключительно философской проблемой. Она включает в себя один из тех немногих фундаментальных вопросов, на которые должно ответить любое человеческое общество, чтобы существовать.

В вопросе о том, что такое знание и как им обладать, скрыт еще один: имеет ли кто-то право заявлять, что обладает знанием, и если да, то кто именно и при каких обстоятельствах? В какой ситуации можно сказать: «Я прав, а ты ошибаешься!» и действовать в соответствии с этим? Именно с этой проблемой сражался Платон в «Республике» и других произведениях: как в мире, где существуют разные мнения, отличить истину от заблуждения? Другими словами, как решить, кто прав?

Дело не только в том, что у людей разные мнения и мы делаем разные выводы из того, что видим. Мы и видим по-разному. Наши точки зрения различаются — как буквально, так и фигурально. Двух людей с полностью одинаковым жизненным опытом не существует по определению. Все мы думаем — и принимаем это на веру, — что где-то «там» должна быть объективная реальность, мир, какой он есть на самом деле, независимый от искажений человеческого восприятия, мир, который мы все видели бы одинаково, если бы могли идеально видеть. Философы называли этот мир внешним миром, объективным миром, миром-в-себе. Я называю его миром-где-то-там. У Платона это мир «форм», чистых и идеальных вещей, какими они являются на самом деле, «вечно тождественных самим себе» сущностей[26]. В представлении Платона именно философ мог претендовать на то, чтобы видеть вещи такими, какие они есть, и, соответственно, иметь окончательное знание, а не переменчивое мнение. И, конечно, хотя мира-где-то-там может на самом деле и не быть, именно его мы все и стремимся познать.

Однако мы живем не в мире согласия, а в мире диссонанса, где воспринимаемых реальностей так же много, как и самих людей. Некоторые — как избиратели Джорджа Дардена — видят инопланетян. Другие утверждают, что видели Элвиса Пресли после его смерти в 1977 году. И не всех их так уж легко объявить сумасшедшими. Опыт профессионала, клинического психолога Хильды Уивер настолько удивителен, что имеет смысл привести длинную цитату целиком.

Чтобы вы понимали: меня вообще не интересуют такие вещи, как духи или экстрасенсорное восприятие. Я всегда очень конкретно относилась к человеческому мозгу. И всегда считала, что все эти дела — выдумки или внушаемость.

И вот что произошло. Однажды вечером я сидела у себя в кабинете и писала статью для научного журнала. В какой-то момент я подняла глаза и увидела, что напротив меня в удобном кресле песочного цвета, в котором обычно располагаются мои клиенты, появился Элвис Пресли. Я поняла, кто это, и почувствовала, как доброта заполняет пространство вокруг него, и осознала: он считает, что со мной что-то не так…

Он начал говорить. Спросил: «Ты довольна своей жизнью, лапочка?» Этот вопрос проник мне в самое сердце, я сказала: «Да ты психолог получше меня, хотя нигде и не учился». Как только я это произнесла, мне стало неловко и стыдно из-за того, что я позволила себе говорить свысока. Но он тепло, дружелюбно улыбнулся и явно не был обижен. «Я прошел лучшую школу», — сказал он. И по тому, как он это сказал, я сразу поняла, что он прав. Господи, да он же умер, в конце-то концов! А я тут умничаю только потому, что у меня на стене висит какая-то бумажка? Я вдруг поняла, что попала туда, где моя научная степень больше не считается хорошей рекомендацией. Раньше, когда кто-то сидел в этом кресле, я была кандидатом наук и использовала этот факт, чтобы спрятаться, избежать встречи с самой собой.