Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Поддержание режима и его легитимизация — это «благородная ложь», распространяемая среди правящего класса. Правители установят режим пропагандистской лжи, чтобы удерживать в равновесии социальную структуру: «Этим правителям потребуется у нас нередко прибегать ко лжи и обману — ради пользы тех, кто им подвластен»[15]. Правитель может лгать по необходимости, но, как вы наверняка догадались, «если правитель уличит во лжи какого-нибудь гражданина… он подвергнет его наказанию за то, что тот вводит гибельный обычай, переворачивающий государство, как корабль»[16]. На самом верху всем правит мудрый философ, чья любовь к мудрости «не присуща» «толпе»[17]. Правители-философы — по-настоящему великие, практически боги, и, когда они умрут, «государство на общественный счет соорудит им памятники и будет приносить жертвы»[18]. В такой обстановке хорошо бы смотрелись портреты, взирающие с высоты и напоминающие простолюдинам о бесконечной мудрости бывших вождей, большой мавзолей на главной площади республики и монументальные статуи, идеализирующие облик владык, во всех областях страны.

Эту массивную тоталитарную машину делает жизнеспособной определенный взгляд на познание. Платон рассуждал так же, как инстинктивно рассуждают многие из нас: чтобы получить знание, надо уединиться в тихом месте и хорошенько подумать. Лучшее знание приходит к тому, кто думает лучше всех. Либерализм же подразумевает, что знание рождается в общем процессе обмена мнениями, в котором участвуют и умные, и глупые. Но Платон считал, что знание рождается благодаря мудрости, поэтому в первую очередь оно принадлежит особенно мудрым — настоящим философам, которых очень мало. Настоящие философы — это «люди, способные постичь то, что вечно тождественно самому себе, а другие этого не могут и застревают на месте, блуждая среди множества разнообразных вещей, и потому они уже не философы»[19]. Люди с этими почти божественными возможностями могут приблизиться к пониманию реальности такой, какая она есть, в то время как остальные будто пребывают «во сне». Большинство из нас живет в темной пещере под землей, видя только тени, а философы могут стремиться к ослепительному блеску истинного знания.

Если принять платоновские предпосылки относительно познания, становится понятно, кто должен управлять государством и отделять правильные мнения от неправильных. Философы. «…Некоторым людям по самой их природе подобает быть философами и правителями государства, а всем прочим надо заниматься не этим, а следовать за теми, кто руководит»[20]. Истину и власть можно доверять только людям, могущим обладать правильным знанием. Лишь немногие наделены такой способностью, хотя многие бы этого хотели. «Толпе не присуще быть философом»[21], и «человек, который обладал бы всем, что мы от него требуем для того, чтобы он стал совершенным философом, редко рождается среди людей — только как исключение»[22]. Такой человек, «всюду испытывая природу любой вещи в целом и не опускаясь до того, что находится близко», обречен держаться обособленно и иногда быть осмеянным «сбродом»[23]. Но ничего страшного: именно его дух и разум подходят для правления.

А как же насчет пестрой толпы людей, которые хотят править, но у которых нет такого доступа к знанию, как у философов? Такие люди неизбежно породят проблемы. Пока они не будут, как говорит Платон, «в обязательном порядке отстранены [от власти]…, государствам не избавиться от зол»[24]. В платоновском государстве нет места Салману Рушди. Если бы такой человек каким-то образом выжил в контролируемой государством системе образования, сохранив в целости свои стремления, его бы пришлось уничтожить.

Эпистемология — точка зрения относительно того, кто и когда может обладать знанием, — это политика, и она имеет глубочайшие практические последствия. Лучшая иллюстрация этого — жуткое платоновское государство с его централизованным контролем всего, основанное на таком же централизованном контроле истины. При этом идеи Платона нельзя назвать преувеличенными или устаревшими. Они сродни тем идеям, которые лежали в основе, например, интеллектуального режима Хомейни в Иране — диктатуры мудреца.

В этой главе я хочу поговорить о революции скептиков, которая выкорчевала и опрокинула платоновскую республику с ее фундаменталистским принципом. (Почему я называю его «фундаменталистским», объясню в гл. 4.) Я хочу обрисовать либеральный — и головокружительно радикальный — режим поиска истины, сменивший платоновский авторитаризм, чтобы лучше понять, как защитить либеральный режим от сегодняшнего возрождения авторитаризма. Но давайте сначала рассмотрим основной вопрос, который может стать точкой отсчета: почему Платон счел, что необходимо так решительно и жестко контролировать знание? Почему в принципе кто-то считает нужным это делать? Что за угроза так сильно волновала Платона?

* * *