В-седьмых, если следовать принципам, которые отстаивают эгалитаристы и поборники человеколюбия, мирно и продуктивно наращивать знание невозможно. Их принципы токсичны для либеральной науки и в конечном счете для мирного существования и свободы в целом.
В-восьмых, на свете нет более нелепого и опасного социального принципа, чем тот, согласно которому оскорбительные слова и идеи (например, «притеснение») — это форма насилия или пытки и с людьми, которые их допускают, надо поступать соответственно. Этот взгляд ведет к криминализации критики и к тому, что властям будут предоставлены полномочия эту критику регулировать. Новая чувствительность — это переодетый старый авторитаризм, и она столь же губительна.
План книги таков: следующая глава посвящена становлению двух социальных правил, которые вытеснили интеллектуальный авторитаризм и определяют характер либеральной науки. Вся книга — это попытка объяснить и защитить эти два правила, а также обозначить обязательства, которые они налагают. В третьей главе я говорю о том, чем уникальна либеральная наука: в ней эффективно используются интеллектуальные ресурсы, мирно урегулируются разногласия и нет возможности политически манипулировать знанием. В четвертой главе исследую старейшую из угроз этой системе — угрозу со стороны фундаменталистского принципа. В пятой главе обращаюсь к новым угрозам — со стороны эгалитаризма и человеколюбия — и показываю, как они ведут к формированию менталитета, поощряющего авторитаризм и инквизицию. В шестой главе я предлагаю варианты действий.
И последнее, что я хотел бы сказать в качестве вступления. В защиту либеральной науки часто можно услышать аргумент, что наука работает. С ее помощью создаются самолеты, лекарства, компьютеры, посудомоечные машины и многие другие хорошие вещи. И это, конечно, правда. Но технологический аргумент неуместен в ситуации, которую мы обсуждаем. Если мы будем, опираясь на него, защищать либеральные интеллектуальные ценности, мы ввяжемся в спор с людьми, которые утверждают, что преподавание в школе стиха 1:27 Книги Бытия[7] в качестве полноценной альтернативы Дарвину или рассказ о теории, согласно которой древние египтяне были чернокожими, практически не повлияет на способность человечества создавать самолеты и лекарства. Некоторые замечательные инженеры и ученые — креационисты, и им это не мешает. Чтобы управлять лабораторией по созданию компьютерных микросхем, не обязательно принимать либеральные интеллектуальные ценности, говорят эти люди. Советский Союз показал, что можно задушить свободу мысли, но иметь при этом высокотехнологичную космическую программу. Даже сам аятолла Хомейни выступал за технологии без либерализма. Ему говорили, что телевидение и самолеты, которыми он пользуется, были созданы на Западе. Да, отвечал он, «это то хорошее, что пришло с Запада. Мы не боимся их использовать, и мы их используем. Мы не боимся вашей науки и ваших технологий. Мы боимся ваших идей и ваших обычаев. Другими словами, мы боимся вас в политическом и социальном плане»{42}.
В конце концов, либеральная наука не учит нас, как что-то делать. Она представляет собой способ организации общества и модель поведения. Защищать ее, апеллируя только к технологическому успеху, — значит защищать лаборатории и полностью игнорировать социальную инфраструктуру, которая обеспечивает условия для их работы. Так или иначе, большая часть того, что производит современная интеллигенция, — это не технологии, а знания. Социология и экономика не помогут вылечить рак, да и предсказательная сила у них невелика — но они не меньше, чем физика и химия, заслуживают того, чтобы их защитили от любителей подкорректировать результаты исследований или подвести их под политическую конъюнктуру.
В этой книге я представляю более фундаментальный и более радикальный ответ противникам критики. Этот ответ предполагает очень широкий взгляд на науку — в частности, взгляд на нее с политической точки зрения, что может сначала показаться странным. Он требует рассматривать науку как набор правил общественного поведения, способов улаживать конфликты. Чтобы взглянуть на нее таким образом, необходимо для начала понять правила игры и проследить историю таких философов, как Декарт и Юм, совершивших революцию не только в философии, но и в обществе.
Глава 2. Становление либеральной науки
Вначале был Платон, величайший из учителей, выступавший за централизованный контроль над знанием. Его неутомимый дух продолжает преследовать нас; наверное, так будет всегда. Никому другому не удавалось сделать фундаменталистский принцип производства знания таким ярким, таким привлекательным, таким прекрасным. Никто так благородно не говорил о том, что мнения надо регулировать для блага всего общества.