Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

«Изучение этих цифр вряд ли убедит широкую аудиторию, что сегодняшние данные будут иметь более удачную судьбу, чем их предшественники», — пишет Дерек Гьертсен, которому я обязан этой табличкой^{3}. То же самое можно сказать об экономических, исторических данных, обо всем огромном массиве человеческих знаний. Игра в науку происходит согласно собственной внутренней логике, а не согласно логике здравого смысла; так как она ориентируется на опыт никого конкретно, ее картина мира всем чужда. Мы путешествуем от одной реальности к другой, как пассажиры какого-то странного туристического автобуса, и никогда не прибываем к пункту назначения. Игра в либеральную науку удовлетворяет нашу потребность в новой красоте, но не наше стремление обрести конечную истину: никто не имеет права на решающее слово.

Со времен революции скептиков с этой проблемой столкнулись многие великие умы. Сам Монтень сбежал с «кухни», не в силах справиться с жаром от того огня, который зажег. «Я… принимаю выбор другого и держусь того, что мне определено Богом, — заявил, наконец, он. — В противном случае я не мог бы остановиться и без конца менял бы свои взгляды. Благодаря этой устойчивости я, не вступая в борьбу со своей совестью, сохранил, божьей милостью, верность старым формам нашей религии»[49].

Кто его осудит? Ральф Уолдо Эмерсон сказал: «Бог каждому предлагает выбор между правдой и покоем. Выбирайте то, что вам больше нравится, — но только одно из двух». Лично мне постоянно меняющиеся феерические ландшафты, которые предлагает нам игра в науку, кажутся прекрасными и вдохновляющими. Ни одному художнику еще не удавалось создать ничего столь же грандиозного, красивого и дерзкого, как наша многообразная, ослепительная, таинственная, познавательная, ужасающая картина мира. Но кто при этом не мечтает о покое? Кто не согласится с христианином-фундаменталистом, который сказал В. С. Найполу[50]: «В современной картине реальности мир — это одно безобразие за другим. Ужасное мировоззрение. Мировоззрение, с которым люди, по большому счету, жить не могут. Оно не может длиться вечно. Оно себя уничтожит»^{4}.

Но вот что интересно. Демократия не скатилась в анархию и не деградировала до тирании большинства, как ожидали ее враги и как боялись друзья. Капитализм не стал палачом для самого себя, как предсказывал Маркс. А интеллектуальная система, построенная на безграничной децентрализованной критике, не уничтожила себя и не выродилась в пустую болтовню. Именно в ее странности, неорганизованности, аморфности и масштабе кроется ее спасение.

* * *

Массив знаний либеральной культуры нельзя найти в книге или обнаружить в чьей-то отдельно взятой голове. Чтобы его увидеть, нужно наблюдать за тем, что люди делают; в их каждодневном взаимодействии вы увидите отражение их картины мира и знаний. Либеральная наука — наука в самом широком смысле слова — это не система воззрений и не созвездие авторитетов. Это скорее социальная общность. Пирс выразил глубокую и наводящую на раздумья мысль: «Не „мой“ опыт, а „наш“ является предметом мышления; и это „мы“ обладает бесконечными возможностями»[51]. «Мы» — это общество либеральной науки, критическое общество: сообщество людей, которые ищут друг у друга ошибки. А «безграничные возможности» — это плоды эффективно культивированного интеллектуального разнообразия людей.

Разнообразие биологических форм — это материал для естественного отбора. Разнообразие политических воззрений приводит к обновлению демократических и разрушению авторитарных правительств. Разнообразие человеческих возможностей и желаний приводит в движение рынки. Вот и разнообразие точек зрения, мыслей, опыта — наших пестрых субъективных миров — не менее важно. На самом деле это — один из богатейших природных ресурсов; возможно, самый изобильный из всех.