Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

В 1988 году Антидиффамационная лига, основанная организацией «Бней-Брит»[53], ратуя за принятие специальных законов против преступлений, совершаемых на почве ненависти, заявила следующее: «Что важно, более суровые законы против насильственных проявлений антисемитизма и нетерпимости показывают, что государство готово со всей решимостью работать над искоренением предубеждений». Для частных групп, таких как Антидиффамационная лига или Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, а также для родителей и проповедников «искоренение предубеждений» — вполне достойная цель. Достойной она кажется и конкретным отдельным людям. Но у разных людей и социальных групп разные представления о том, что такое предубеждение. (Можно ли считать светский гуманизм предубеждением против христиан? А афроцентризм — предубеждением против белых?) Вот почему искоренение предубеждений — это как раз то, чего государство (в смысле — государственные власти) должно со всей решимостью не делать. То же касается университетов, нравственная задача которых — искать знание с помощью критики, а не насаждать правильные мнения. Ведь искоренить предрассудки и ненависть невозможно в принципе, а попытки избавиться от предубеждений руками центральной власти могли бы привести к тому, что из всех предубеждений осталось бы только одно — то, которое по душе самому влиятельному человеку.

Более того — и это слишком часто упускается из виду или замалчивается, — все мы выигрываем от жизни в богатом предрассудками обществе, потому что твердые убеждения, какими бы пристрастными или ошибочными они ни были, разжигают дискуссию. И это хорошо, когда среди нас немного расистов, парочка антисемитов, группка оголтелых фундаменталистов и пара-тройка ненавистников христианства. Просвещенный и эффективный интеллектуальный режим позволяет процветать миллиону предубеждений, в том числе и ненавистнических. Он не пытается их ликвидировать, потому что это неизбежно приведет к тому, что все станут разделять одно и то же предубеждение, — а это, в свою очередь, убьет науку. Он поступает иначе: стравливает разные мнения. А потом усаживается поудобнее и наблюдает за развитием знания.

Именно благодаря тому, что либеральная наука сталкивает лбами разные мнения и настаивает, что каждый может ошибаться и всех надо проверять, она приобрела две свои самые привлекательные черты. Первая — либеральная наука делает массу ошибок. Но вторая — она исправляет эти ошибки, награждая тех, кто их находит.

Стивен Джей Гулд писал: «В науке существует такой же упрямый догматизм, как и в религии. И я не знаю другого способа ему противостоять, кроме кипучего воображения, которое стимулирует нестандартный подход к работе и содержит в себе высокий потенциал для вдохновенных ошибок». «Вдохновенные ошибки»: никакие другие слова не могут лучше передать интеллектуальный дух либерального общества. Идея о том, что ошибка — это никогда не преступление (а может быть, наоборот, источник духовного подъема), раскрепощает и подталкивает к творческому, даже абсурдистскому мышлению. В то же время обязательная перепроверка всех идей вселяет некоторую уверенность, что действительно абсурдные идеи отсеются. Стадное мышление и следование моде всегда будут частью человеческой жизни, но либеральная наука имеет тенденцию со временем корректировать сама себя. Она обладает тем же преимуществом либеральных систем, что и эволюция, капитализм и демократия: способностью к саморегулированию, управляемостью «невидимой рукой» (порядок без власти). Когда мнения диаметрально расходятся, утверждения приобретают причудливую, раздутую форму и становятся привлекательным объектом для нападок. Появляются заголовки вроде «Скептики не согласны с мрачными перспективами глобального потепления» и «Теоретики ядерной зимы признали, что проблема была преувеличена».

Старая пословица гласит, что мифы рождаются благодаря воображению, в то время как наука базируется на старых добрых твердых фактах. Но это абсурд. «Вдохновенные ошибки» требуют живого воображения; более того, они требуют, чтобы воображение работало сверхурочно. Когда космический аппарат «Вояджер» пролетал мимо Нептуна, один потрясенный астроном сказал: «Он показал нам, что мы слишком мало прибегаем к воображению»^{8}. Разница между научным сообществом и мифотворческой группой заключается не в том, что одни опираются на воображение, а другие нет; она в том, что правило скептика и правило эмпирика создают напряженную атмосферу, благодаря которой воображение становится стражем самого себя. Ведь если вы хотите играть хорошо, вам нужно проявлять изобретательность сразу в двух направлениях: придумывать гипотезы об окружающем мире и способы их опровергнуть.

Еще более продуктивное напряжение возникает благодаря тому, что интеллектуальное разнообразие людей сосуществует с правилом «никто не обладает личной властью». По поводу этого правила существует некий фундаментальный консенсус, и поэтому оно важно.