Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Да. Если общество отказывается от возможности изгонять, сажать в тюрьму или как-то еще наказывать тех, кто говорит глупые, несправедливые или безответственные вещи, то оно теряет мощнейший социальный инструмент для демонстрации неодобрения. Однако правила научной игры требуют именно этого. Есть два института, от которых мораль либеральной науки особенно настойчиво требует не наказывать людей за то, что они говорят или думают: это правительства, потому что монополия на применение силы дает им огромную репрессивную власть, и университеты, потому что их моральный кодекс прежде всего предполагает, что они способствуют прогрессу человеческого знания, применяя в своей работе критику и обучая ей студентов. Если правительства заглушают голоса критиков, они обедняют и подавляют свое население; если так ведут себя университеты, то теряется смысл их существования.

При этом оскорбления по-прежнему будут звучать в кампусах и на площадях, потому что глупые и злые люди никуда не денутся. В целом такие люди не будут иметь возможности определять повестку дня; они будут оставаться на периферии; их будут (или их должны) игнорировать. Но они изобретательны и, пока от них полностью не избавятся, всегда найдут способ навредить.

И вот где выявляется третье несовершенство либеральной науки. Так как она, несомненно, позволяет людям думать и говорить безответственные вещи, она неспособна гарантировать отсутствие вербальных оскорблений.

Именно это несовершенство сегодня представляет собой наибольшую проблему. Член Ку-клукс-клана кричит: «Ниггеров надо отправить в Африку, евреев — в Израиль»; рэпер поет: «Если черные каждый день убивают друг друга, то почему бы не выделить недельку на убийство белых?» Достаточно ли того, что мы просто пожмем плечами и проигнорируем этих людей? Достаточно ли того, что мы их лишь раскритикуем? Высмеем? А может, все-таки наказать их, решительно и демонстративно? Всегда ли это такая уж плохая идея?

Чтобы понять, почему ответ на этот вопрос — «да», нужно посмотреть на противников игры в науку и реальные альтернативы, которые они предлагают. В оставшейся части книги мы будем спорить с ними.

Глава 4. Угроза фундаментализма

О фундаментализме я впервые задумался тогда, когда работал в Вашингтоне экономическим обозревателем. Делая одно интервью за другим, я начал замечать, что многие люди живут в кардинально отличающемся от моего мире, причем разница была не столько в том, что именно они думали, сколько в том, как. Образ мышления этих людей иногда называют догматическим, идеологическим или ортодоксальным. Я в конечном счете выбрал термин «фундаментализм» — он лучше всего схватывает суть наблюдаемого явления. Конечно, это слово обычно используют в сугубо религиозном контексте, но я пришел к выводу, что можно понимать его и шире. Христианство, иудаизм и ислам — это всего лишь некоторые примеры верований, религиозных и нерелигиозных, которые могут служить основанием для фундаментализма. И как лишь некоторые религиозные люди — фундаменталисты, так же и лишь некоторые фундаменталисты религиозны.

Фундаментализм как интеллектуальный стиль, а не религиозное движение, — это категорическое нежелание всерьез допускать, что ты можешь ошибаться. Например, аятолла Хомейни — возможно, наиболее влиятельный и неумолимый фундаменталист наших дней — сказал в одном интервью в 1979 году: «Я знаю, что на протяжении своей долгой жизни я всегда и все говорил правильно»^{1}. Это было поразительное утверждение: человек заявлял, что у него есть абсолютный доступ к истине. Для такой преимущественно научно ориентированной культуры, как американская, подобные смелые заявления нетипичны, по меньшей мере в интеллектуальных кругах; но при этом вы без труда найдете тех, чье мировоззрение довольно сильно напоминает описанное.

Я могу познакомить вас в Вашингтоне с фундаменталистами, выступающими против наркотиков, за права животных, окружающую среду, права женщин и за многое другое. Могу обратить ваше внимание на отталкивающую самоуверенность офицера морской пехоты Оливера Норта — человека, который, кажется, совершенно не в курсе того, что может быть неправ[63]. («Иногда следует выходить за рамки писаных законов», — сказала Фоун Холл, секретарь Норта, о скандале Иран — контрас в 1986 году. Они были служителями Истины.) Когда я читал о легендарном отсутствии любознательности у Рейгана, я думал: вот ведь человек, который не очень-то хочет искать у себя ошибки. (После скандала Иран — контрас его помощники неделями умоляли его признать, что он совершил серьезнейший просчет, но единственное, что он в конце концов смог из себя выдавить, — это фраза «Ошибки имели место».)