Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Как журналисту, мне приходилось встречать много людей, которых можно назвать экономическими фундаменталистами. Многие из них имели антирыночные настроения и все беды списывали на то, что просвещенное правительство недостаточно активно вмешивается в дела разгульного рынка. Проблемы в банковской сфере? Причина — в рыночной несостоятельности, решение — в более жестком регулировании. Слишком дорогое, недоступное для бедных и безработных здравоохранение? Причина — в рыночной несостоятельности, решение — в более жестком регулировании. Бедность? Отсутствие жилья? Неравенство? Медленный рост доходов? Та же причина, то же решение. В 1970-х годах появилось много фундаменталистов — защитников интересов потребителя: людей, которые считали, что большой бизнес по определению делается по сговору с целью грабежа и неспособен ни на что хорошее без постоянного контроля со стороны государства. За пределами Америки экономические фундаменталисты в основном сосредоточивались вокруг марксизма и его ответвлений. Капитализм в принципе не может быть эффективен, и он в любом случае эксплуатирует людей; рабочие, которые говорят, что их не эксплуатируют, глупы или заблуждаются, а люди, считающие, что капитализм эффективен, смотрят поверхностно и не видят внутренних противоречий. Однако в Вашингтоне близко знакомые мне экономические фундаменталисты были сторонниками идеи свободного рынка. Это было особенно интересно, так как большая часть их убеждений, на мой взгляд, была правильной. И это был вызов. Одно дело — говорить с исламским фундаменталистом-националистом, чьи идеи (например, что все войны и бедность в арабских странах — вина Запада) кажутся такими чуждыми и сумасбродными. И совсем другое — говорить с человеком, чьи идеи совпадают с твоими, но он иначе к ним относится. Как это понимать? Представьте себе, что вы обнаружили секту дарвинистов, чья святая вера — это эволюция, а священный текст — «Происхождение видов». Вы отметите, что их практика ненаучна, но вряд ли скажете, что их убеждения неверны. Так же было и с упертыми сторонниками свободных рынков. Я не мог бы назвать их креационистами от экономики. И я достаточно хорошо их знал, чтобы понимать, что они ни на йоту не менее умные, информированные и благонамеренные, чем я. Но меня никогда не покидало чувство, что между их отношением к правде и моим зияет пропасть, и я всегда изумлялся полноте и очевидности, с которыми перед ними представала реальность.

Один такой человек, С., был абсолютно уверен, что возвращение к золотому стандарту навсегда снизит процентные ставки до 1–2 %, знаменуя наступление всемирного процветания. Этого не могло не случиться. Другой человек, К., был столь же уверен, что все, что предпринимает правительство, — кроме разве что усилий в вопросах обороны и охраны правопорядка, — делает государство беднее просто потому, что это исходит от правительства. Ведь очевидно, говорил он, что все политики, создающие и поддерживающие федеральные программы, — либо негодяи, либо глупцы (причем он склонялся к первому варианту, потому что нельзя же быть настолько глупыми). К. не был психом в приступе бреда. Это был обаятельный, умнейший мужчина, которого приглашали на лучшие вечеринки и цитировали в газетах. Однажды, пытаясь измерить глубину его уверенности, я прогнал его через стандартный опросник скептика.

— Может ли кто-нибудь столь же умный и подкованный, как ты, иногда (или даже часто) приходить к неверным выводам?

— Да.

— Возможно ли, что ты можешь приходить к неверным выводам?

— Да.

— Возможно ли, что в данном случае ты ошибаешься?

— Нет.

Другие могут ошибаться, он сам мог ошибаться в прошлом, но в данном случае он ошибаться не может.

Еще один человек, П., говорил мне: «Серьезные экономисты знают, что установление минимального размера заработной платы лишает бедняков работы и отсекает нижние слои населения от рынка труда». Я привел ему в пример немало людей, в числе которых предположительно серьезные экономисты, считающих, что в общем и целом минимальный размер оплаты труда скорее помогает беднякам. «Не думаю, что они в это верят, — ответил П. — Здесь все слишком очевидно». Другими словами, они либо врут, либо, по его выражению, сознательно наивны. Я спросил, как же быть с эмпирическими исследованиями. Он ответил: если исследование показало, что красное — это черное, то ему не следует доверять либо исследователи чего-то не учли. «Это как с силой притяжения: если ты бросаешь камень, он всегда падает, а если он не упал — значит, в дело вмешался какой-то внешний фактор». Я спросил его, не может ли он ошибаться, не ошибался ли он хоть раз в прошлом, когда так же был уверен в своей правоте. Он ответил, что не припомнит ни одного случая, чтобы он в сознательном возрасте был неправ по каким-то важным вопросам об устройстве мира. А вот левые, по его мнению, всегда были неправы по всем вопросам — настолько часто неправы, что, кажется, они делают это специально. Чтобы так постоянно ошибаться — это же, наверное, надо быть негодяем.