Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Далее: идея достойна уважения только после того, как она выдержала проверку. Недавно я был на одном мероприятии, где некая активистка сказала, что ее мнение как минимум заслуживает уважения. Аудитория ей громко аплодировала. Но и она, и аудитория все перепутали. Уважение — это наибольшее, а не наименьшее, что она могла требовать по отношению к своему мнению. Пока мнение не получило признания в рамках игры в науку, ровным счетом никакого уважения оно не заслуживает. Это важный момент, поскольку уважение — та монета, которой либеральная наука вознаграждает идеи, должным образом представленные на проверку и прошедшие испытание. Возможно, вы не разбогатеете от того, что в обществе признают вашу правоту, вероятно, вы даже не приобретете известность, и уж почти наверняка вас не будут за это любить; но вам заплатят уважением. Вот почему так важно, чтобы креационистам, наблюдателям за НЛО, радикальным афроцентристам, сторонникам идеи о превосходстве белой расы и остальным было предоставлено полное право высказываться, но не было дано права на уважение их мнения. Раз они презирают правила научной игры, они должны быть готовы, что и к их убеждениям будут относиться так же; раз по какой-то причине (например, из-за принадлежности к меньшинству) они отказываются представить свои идеи на проверку критически настроенной публике, их не должно удивлять, что публика проигнорирует их мнение или поднимет его на смех, и правильно сделает. Уважение не принадлежит идеям по праву рождения. Да, люди имеют право на определенный базовый уровень уважения просто потому, что они люди. Но даровать такое же право идеям — значит разгромить сокровищницу науки и пустить весь ее капитал по ветру.

Давайте не будем забывать, что правило «Все должны уважать чужие убеждения» вовсе не так безобидно, как кажется. Если оно войдет в теорию или практику как право, предоставляемое мнениям меньшинств, это тут же повлечет за собой очень серьезные последствия. Чтобы оттеснить на периферию необоснованные или ложные убеждения, либеральная наука использует инструмент маргинализации; если она теряет возможность его использовать, то лишается и возможности влиять на ситуацию. Принимая закон, по которому точки зрения меньшинств должны наравне с другими быть представлены в учебных программах, вы фактически делаете маргинализацию нелегитимной. Вы как бы говорите: «В нашем обществе убеждение уважается (то есть его будут преподавать в учебных заведениях, к нему будут уважительно относиться), если так решили власть имущие». И как только вы это говорите, перед вами встает очень серьезный выбор. Вы можете либо открыть путь к учебникам только для тех «притесненных» убеждений, чьи носители имеют политическую поддержку, либо занять принципиальную эгалитаристскую позицию и открыть путь к школам и учебникам для всех искренних убеждений. Если вы выбираете первый вариант, то заменяете науку силовой политикой. А если второй, то у вас не остается другого выбора, кроме как начать преподавать в качестве «альтернативной теории притесняемого меньшинства», например теорию о том, что холокоста не было (на практике это будет означать, что вы вообще толком не сможете преподавать историю XX века). В любом случае придется глупые или даже ужасные мнения перенести с периферии общественной дискуссии в самый центр. Одним махом вы уничтожаете механизм, который либеральная наука использует для маргинализации дурацких идей, и с надежным эскортом отправляете их прямо на первые строчки повестки дня.

Справедлив ли либеральный стандарт принятия решения, какие идеи достойны уважения, а какие нет? Сегодня это и есть основной вопрос. Если вы считаете, что общество устроено справедливо только в том случае, если на выходе у всех все более или менее одинаково, то либерализм покажется вам несправедливым. Вы будете настаивать, чтобы все мнения уважались и имели право считаться знанием. Или по крайней мере, чтобы уважались мнения тех людей, которых вы считаете угнетенными, — это так называемая позитивная дискриминация (affirmative action) в области знания. Лично я ничего хорошего в такой модели знания не вижу. Она неизбежно ведет к спорам о том, кому что достанется. Группы будут выдвигать лидеров, которые станут вести переговоры; эти переговоры будут проваливаться, что повлечет за собой расколы и интеллектуальные войны. В случаях, когда переговоры будут успешны, некоторые теории окажутся зажаты в тисках хрупкого компромисса, и система производства знания, главное достоинство которой — это умение подстраиваться под изменения, потеряет гибкость.

* * *