Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Возможно, и так, но на самом деле мы говорим не об абстрактных принципах или эфемерных выгодах в будущем. Проблема с аргументом «боль реального человека перевешивает пустые абстракции» состоит в том, что в нем теряется целая часть уравнения: боль также очень реальна и конкретна для «оскорбляющего», которого власти сажают в тюрьму, обрекают на лишения или, как в случае с Салманом Рушди, приговаривают к смерти. Весь смысл либеральной науки заключается в том, что она применение силы заменяет критикой. Это означает, что ситуация, при которой политические власти отбирают «достойные» идеи с помощью силы, меняется на ситуацию, при которой критики отбирают достойные идеи с помощью дискуссий. Сторонники человеколюбия предлагают ложный выбор: ранить людей словами или не ранить людей словами. Реальный выбор стоит так: ранящие слова — или полицейская дубинка, тюремная камера, а то и что-нибудь похуже. Если вы думаете, что право оскорблять — это просто «абстракция», спросите у Рушди.

Мы делаем интеллектуальный климат более, а не менее свободным. Сегодня во многих американских университетах, похоже, устоялось мнение, что свобода мысли и слова невозможны в условиях, когда часть людей, особенно представители меньшинств, чувствуют себя униженными, обиженными и притесненными. Соответственно, если вы избавитесь от унизительных и обидных высказываний, вы расширите интеллектуальную свободу.

Обычно этот аргумент сопровождается высокопарной риторикой вроде следующей. Джеймс Т. Лейни, президент Университета Эмори, обосновал университетскую политику по запрету «дискриминирующих нападок». Последние определялись как «поведение (выраженное в устной, письменной, изобразительной или физической форме), направленное против человека или группы людей… цель или предсказуемый результат которого — создание атмосферы унижения, обиды, страха и вражды». (Обратите внимание, что тут снова подразумевается равноценность речи и насилия как двух ранящих форм поведения — устной и физической.) Лейни писал: «Может ли правда восторжествовать в зале суда, если этот зал превращен в грязную яму, где идет борьба, и люди осыпают друг друга ругательствами? И должны ли университеты держать такой жесткий нейтралитет в отношении ценностей, что главенствующую роль получат цифры и умение складно говорить?» Он заявил: «Наша цель — не ограничить свободу слова, а повысить шансы на нее»^{31}.

Оставим пока в стороне вопрос о том, действительно ли можно избавиться от «унизительных» высказываний с помощью контролирующих мер. Рассмотрим лучше предпосылку этого аргумента: идею, что наукой можно заниматься только в условиях, когда люди хорошо друг к другу относятся, чувствуют себя в безопасности и не боятся притеснений, — иными словами, когда они ограждены от критики, которая может их огорчить. Эта идея, конечно, в корне неправильная. Многие исследователи и теоретики друг друга ненавидят. История науки полна горькой критики и уязвленных чувств; этого просто невозможно избежать. Если вы настаиваете на том, что среда должна быть свободна от враждебности и обид, то вам дорога не в университет, а в монастырь.

Обратите внимание и на оруэлловский характер этой нападки. По сути, здесь говорится, что чем сильнее ты подавляешь огорчительные («унизительные», «оскорбительные») высказывания и мысли, тем более «свободными» все становятся; получается, самый «свободный» интеллектуальный режим — тот, где сильнее всего подавляют критику.

Доводы таких людей, как Лейни, звучат привлекательно, потому что апеллируют к нашему внутреннему чувству: ошибочные и оскорбительные мнения — это какая-то аморальная ерунда, с которой ни одно хорошее общество мириться не должно. Но важно вспомнить, где мы уже слышали эти аргументы: у Платона. Если люди с неправильными мнениями могут свободно ходить и распространять их — общество пропало. Такие мнения «никуда не годятся» и уводят людей от правды, поэтому людей с этими мнениями нужно исключить из дискуссии. К подобной политике призывают и Платон, и Университет Эмори. Посыл всегда один и тот же: задушите идеи, которые вам не нравятся, во имя высшего общественного блага.

Скажу пару слов о типичном риторическом приеме, на который попадается слишком много людей. Лейни вопрошает: «И должны ли университеты держать такой жесткий нейтралитет в отношении ценностей, что главенствующую роль получат цифры и умение складно говорить?» Это либо трюк, либо потрясающее недопонимание. Свобода исследования — это и есть ценность, и именно она, а не распространение того, что какая-то определенная группа людей считает «правдой», и представляет собой высшую ценность университета.

Если дискуссию не регулировать, то неконструктивная критика вытеснит конструктивную. То есть фанатичные, злые нападки сделают вменяемый разговор невозможным. Поэтому, чтобы дискуссия не пошла вразнос, ее надо регулировать.