Добыча золотого орла. Пророчество орла

Катон все еще хватал ртом воздух, а сильные руки уже подняли его и швырнули лицом вниз, поперек шерстяного седла. Лодыжки пленника туго обмотали веревкой, соединив ее с узами на запястьях и закрепив все узлом. Лицо Катона было обращено к темневшей внизу земле. Он повернул голову, пытаясь поймать взгляд Каратака, но из этого положения невозможно было увидеть вождя, и центурион опустил голову и прислонился щекой к грубому, испускающему горький запах чепраку. В это время кто-то щелкнул языком, и конь поскакал вперед, держась в хвосте маленькой группы всадников. Они выехали из лагеря, проехали по узкой дамбе и дальше двинулись по протоптанной дороге, которая постепенно, по мере того как светало, все четче проступала из сумрака. Мысли Катона метались, он не находил ответа на вопрос, что могло столь неожиданно и резко изменить умонастроение Каратака. Куда его везут и что случилось с остальными пленниками? Непонимание порождало страх, что его везут на смерть, а скоро та же участь постигнет остальных пленных римлян. Этот страх усиливался с каждой минутой. От скакавших рядом варваров веяло холодной злобой, и Катон думал, что смерть, когда она наконец придет, станет для него желанным избавлением от страшных мук, которые бритты приготовили своим пленникам.

После нескольких часов тряской скачки сквозь душную болотную сырость они прибыли к маленькой усадьбе. Подняв голову, Катон увидел кучку круглых хижин, окруженных полями. Там прибывших поджидали воины, почтительно поднявшиеся на ноги по приближении своего вождя. Каратак остановил кавалькаду и приказал всадникам спешиться, после чего исчез в одной из хижин. Некоторое время все было тихо, но Катон ощущал в воздухе гнетущее напряжение, с которым воины ожидали возвращения Каратака, и не шевелился, опасаясь привлечь к себе внимание. Он просто лежал поперек седла лицом вниз и ждал.

Трудно было сказать, сколько прошло времени, но вдруг оказалось, что Каратак стоит рядом с ним с ножом в руке. Воины застыли в ожидании, Катон изогнул шею, пытаясь углядеть выражение лица вождя и гадая, не его ли он последним увидит в своей жизни.

Каратак смотрел на него прищурившись, со злобой и отвращением. Он поднял нож, и Катон, вздрогнув, крепко зажмурил глаза.

Но удара не последовало: лезвие разрезало пропущенную под конским брюхом веревку, соединявшую узы на лодыжках со связанными руками. Катон начал сползать с седла и едва успел пригнуть голову между руками, прежде чем тяжело грохнулся на землю.

— Вставай! — прорычал Каратак.

Это было непросто, но Катону все же удалось, перекатившись на бок, привстать на колени, а потом неловко подняться на ноги. В тот же миг Каратак схватил его за руку и потащил к хижине, куда до того ходил сам. Уши центуриона наполнило жужжание насекомых, в ноздри ударил отвратительный трупный запах. Мощный толчок, и Катон, пролетев сквозь узкий дверной проем в темное помещение, упал, приземлившись на что-то холодное, мягкое и податливое. Глаза его быстро приспособились к сумраку, и, подняв голову, он понял, что упал лицом на голый женский живот, так что щека терлась о лобковые волосы женщины.

— Проклятье! — вскрикнул он, отпрянув от тела. Рядом лежала кучка острых кремней, и он, запнувшись, снова упал прямо на камни, успев выставить перед собой руки и больно ободрав ладони. Один кремень с острыми гранями он крепко зажал в пальцах. В хижине были и другие тела, тоже обнаженные, распростертые в лужах свернувшейся крови.

Только сейчас до Катона дошло, куда он попал и кто совершил это страшное злодеяние.

— Проклятье!

Душевное потрясение и нестерпимая вонь лишили его остатков самоконтроля, и Катона начало рвать, да так, что он не мог остановиться, пока не изверг наружу все содержимое желудка. Запах блевотины, смешиваясь с трупной вонью, делал рвотные позывы еще сильнее. Когда Катону наконец удалось прийти в себя, он обнаружил, что с другой стороны хижины через разделявшие их тела на него смотрит Каратак.

— Гордишься собой, римлянин?

— Я… я не понимаю.

— Лжец! — злобно выкрикнул вождь. — Ты прекрасно знаешь, чьих рук это дело. Это вы, римляне. Еще одна хижина здесь заполнена телами беззащитных крестьян и их детей. Вот что несет нам империя, к дружбе с которой ты меня призывал.

— Рим тут ни при чем, — заявил Катон, пытаясь заставить свой голос звучать спокойно, хотя сердце отбивало барабанную дробь в смертельном ужасе. — Это дело рук безумца.

— Это дело рук обезумевших римлян! Кто еще мог бы сотворить такое? — Каратак поднял руку и показал на Катона пальцем. — Или ты хочешь обвинить моих людей?

— Нет.

— Ну и кто же, кроме твоих товарищей, мог… совершить такое? На это способны только римляне!

Он явно провоцировал Катона возразить на обвинение, и это, как чувствовал центурион, может стоить ему жизни.

Катон нервно сглотнул:

— Да, это сделали римляне, но… они действовали, нарушая приказ.