Добыча золотого орла. Пророчество орла

— Понятно… — Глаза командира когорты сузились. — Я надеялся, что из всех своих командиров в первую очередь могу положиться на тебя. Увы, мое доверие обмануто. Интересно, как далеко зашло твое предательство.

— Командир, я не предатель. Я всегда был верен присяге, которую принес, поступая на службу.

Максимий подался к нему:

— А разве эта присяга не подразумевает беспрекословного повиновения приказам вышестоящего командира?

— Так точно, подразумевает, — невозмутимо ответил Макрон. — Но я ставлю под вопрос твою способность командовать когортой.

Максимий резко выдохнул, после чего спросил:

— Стало быть, ты оспариваешь мои полномочия?

— Да. И если другие центурионы не лишены здравого смысла и мужества, им следовало бы заявить то же самое.

— Молчать! — взревел Максимий и ударил Макрона по лицу тыльной стороной ладони.

Удар был такой силы, что Макрон пошатнулся. На миг его ослепила белая вспышка, а когда зрение прояснилось, он ощутил во рту вкус крови и, поднеся руку к губе, понял, что она рассечена, а по подбородку струйкой стекает кровь. Он выпрямился и снова встретился взглядом с командиром когорты.

— Центурион Макрон будет содержаться под арестом в своей палатке.

Максимий повернулся, высматривая нужное лицо в плотной толпе, подступившей поближе, чтобы посмотреть на столь необычное противостояние.

— Оптион Корд, выйти из строя! Я назначаю тебя исполняющим обязанности командира центурии Макрона.

— Есть, командир, — широко улыбаясь, ответил Корд.

— Ты будешь исполнять мои приказы, касающиеся поселян. Все до последнего, понял?

— Так точно, командир.

— И чтобы никакой жалости: не то что твой предшественник, которому не хватило твердости духа.

— Слушаюсь, командир, — отчеканил Корд, самодовольно покосившись на Макрона.

— А сейчас отведи Макрона в палатку и выстави возле нее часового. Он не должен ни с кем разговаривать. Исполняй!

Корд повернулся к Макрону, и тот, презрительно поджав губы, пожал плечами, отвернулся от командира когорты и шагнул к пандусу, ведущему вниз, в крепость.

Глава 34

— Он убил людей, которых забрали отсюда раньше, — сказал Катон, когда воины снова посадили его на цепь и покинули загон.

Фигул кивнул:

— Я так и думал. А куда они возили тебя, командир?

— В одну усадьбу. Ту самую, где побывал Метелл. Каратак хотел, чтобы я увидел тела.

— Зачем?

Катон пожал плечами:

— Он считает, что в этом убийстве повинна Третья когорта. И я не посмел открыть ему правду.

— Чему я, в общем, очень рад.

Катон слегка улыбнулся:

— Радоваться нечему. Я надеялся, что смогу убедить его изменить свое мнение, но теперь, думаю, никакой надежды на примирение не осталось. Он будет сражаться до конца, скольких бы жизней — и римлян, и его соплеменников — это ни стоило.

— А ты правда думал, что он может пойти на мировую?

— Я надеялся на это.

Фигул печально покачал головой:

— Ты ведь не очень хорошо знаешь кельтов, командир, верно? Война у них в крови. — Он улыбнулся. — Наверное, и в моей крови тоже. Мой дед был воином племени эдуи, которое в последний раз восстало против Рима незадолго до моего рождения. И хотя племя потерпело поражение, он не сложил оружия. Вместе с другими воинами, уцелевшими в последней битве, они ушли в леса и продолжали борьбу до тех пор, пока не стали слишком стары для того, чтобы держать меч. А после многие просто умерли с голоду. Помню, как нашли их тела. Я тогда был мальчишкой, и мы охотились в лесу. В один прекрасный день дед приполз в селение — больной, изможденный. Моя матушка еле его узнала. Я тогда впервые его увидел. Как бы то ни было, он умер, но знаешь, что за слова последними сорвались с его губ, последними в его жизни? Проклятия, адресованные Риму и его легионам. Каратак слеплен из того же теста. Он не сдастся, командир.

— Однажды вечером он выглядел так, будто был близок к этому.

— Не обманывайся, командир. Это была лишь легкая тень сомнения, и ничего более. А теперь он будет драться, пока не умрет.

Несколько мгновений Катон молча смотрел на оптиона, потом пожал плечами и отвел глаза.

— Может быть. Но ты-то служишь под сенью Орлов. Возможно, к этому можно было бы склонить и его.

Фигул тихонько рассмеялся:

— Еще мой отец понял, что Рим победить нельзя, поэтому сам служил во вспомогательной когорте, а меня вообще постарался вырастить римлянином, насколько это возможно. Может быть, даже бóльшим римлянином, чем настоящие римляне. Сомневаюсь, чтобы матушкина родня вообще меня признала, не говоря уже о том, чтобы считать своим. Я поступил на службу к римлянам и сражаюсь за Рим, но, как кельт по рождению, понимаю кельтскую душу, потому и говорю, что Каратак никогда не покорится Риму. Никогда. Попомни мои слова.

— Стыдно так себя вести. Должен ведь он понимать, что разбит. Нужно уметь смотреть в лицо правде.

— Неужели? — Фигул повернулся и посмотрел на центуриона. — Тогда как насчет тебя, командир? Похоже, у нас нет никакой надежды отсюда выбраться. Ну и как, готов ты с этим смириться и безропотно принять смерть?

— Это не одно и то же.

— Да ну?

Катон кивнул: