– Вполне, – согласился Под, – раз он разволновался, что она до сих пор не вернулась.
– Ах! – воскликнула Хомили. – А как же бедные малютки?
– Ну, малютки за эти годы порядочно подросли, – заметил Под.
– Верно, с ней что-то случилось! – совсем расстроилась Хомили.
– Да, похоже, ты права. – Под обернулся к Арриэтте. – Видишь, что я имел в виду, девочка, когда говорил об этих полях?
– О, Под, – простонала Хомили, и глаза её наполнились слезами, – верно, никто из нас никогда больше не увидит бедную Люпи…
– Кто-нибудь, может, и увидит, но не мы.
– Под, – встревожилась Хомили, – я боюсь. Столько всего сразу случилось. Что нам делать?
– Ну, сегодня мы ничего уже не сделаем. – Под поднялся. – Это уж точно. Можем только поужинать и лечь спать.
– Ах, Арриэтта, – разрыдалась вдруг Хомили. – Гадкая, непослушная девочка! Как ты могла?! Как ты могла разговаривать с человеком… Если бы не ты…
– Меня увидели, – напомнила Арриэтта. – И я в этом не виновата. Папу тоже увидели. И дядю Хендрири. И я вовсе не считаю, что всё так ужасно, как вы говорите, и не считаю, что человеки такие уж плохие…
– Да, они разные: плохие и хорошие, честные и обманщики – как придётся, – сказал Под. – Если бы животные могли говорить, то сказали бы тебе то же самое. «Держись от них подальше! – твердили мне всегда. – Неважно, что они тебе обещают».
Глава пятнадцатая
В ту ночь, пока Арриэтта тихонько лежала без сна, вытянувшись на постели под раскрашенным потолком, Под и Хомили проговорили до самого утра. Они говорили в столовой, потом в кухне, а позже – гораздо позже – она услышала их голоса из спальни. Было также слышно, как открывались и закрывались ящики, как скрипели двери, как выдвигались коробки из-под кроватей. «Что они там делают? – с удивлением думала девочка. – И что будет дальше?» Она лежала в своей мягкой постели тихо-тихо, и её окружали любимые вещи – марка с видом гавани Рио-де-Жанейро, серебряный поросёнок, который раньше был брелоком, бирюзовое кольцо, которое она иногда просто ради шутки надевала на голову как корону, и – самые дорогие её сердцу – прекрасные дамы с золотыми трубами, плывущие по потолку над мирным белым городком. Лёжа вот так, тихо и неподвижно, в постели, Арриэтта вдруг поняла, что, конечно, жаль всё это потерять, но и жить так она тоже не хочет. И приключений ей не хватает, и о безопасности думать приходится. А рассчитывать на то и другое (судя по непрекращающемуся шёпоту и возне за стеной) не приходится.
А дело было в том, что Хомили просто не сиделось на месте от беспокойства, и она бесцельно выдвигала и задвигала ящики, чтобы унять тревогу. Кончилось тем, что она решила, когда Под уже лёг, облачившись в ночную рубашку, накрутить волосы на папильотки.
– Право, Хомили, – запротестовал он устало, высунувшись из-под одеяла, – ни к чему это. Ну кто тебя увидит?
– То-то и оно! Кто знает, что может случиться? – воскликнула Хомили, разыскивая в комоде папильотки, и добавила, переворачивая вверх дном ящик и собирая с полу его содержимое: – Я не хочу, чтобы меня застали непричёсанной.
Когда она наконец тоже легла, Под со вздохом закрыл глаза и перевернулся на другой бок. Хомили ещё долго лежала, уставившись на керосиновую лампу (это была серебряная крышечка от духов с крошечным фитильком, плавающим в керосине). Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так не хотелось тушить огонь. Наверху, в кухне, кто-то двигался, а обычно в это время там было тихо – весь дом спал, – да ещё папильотки давили ей на затылок. Она смотрела – в точности так же, как Арриэтта, – на знакомую до мелочей комнату (чересчур заставленную, теперь она это видела, ящиками, и коробками, и самодельными шкафами) и думала: «Что нас ждёт? Может, ещё ничего и не случится; возможно, девочка права и мы подняли весь этот шум из-за чепухи: мальчишка, в конце концов, здесь только гость, – возможно, он скоро уедет, и всё».
Должно быть, Хомили всё же задремала (как поняла потом), потому что ей привиделось, что она пересекает Паркинс-Бек. Была ночь, дул сильный ветер, и поле поднималось перед ней крутой горой. Она карабкалась вверх вдоль живой изгороди рядом с газопроводом: ноги её скользили по мокрой траве, – то и дело спотыкалась и падала. Деревья с шумом раскачивались во все стороны, ветви их метались на фоне неба. А затем (как она рассказывала много позднее) послышался треск, словно деревья раскалывались в щепы…
Проснувшись, Хомили огляделась: всё вроде на своём месте, лампа по-прежнему горела, и всё же, она сразу это почувствовала, что-то было не так: сильно дуло, горло у неё пересохло, на зубах скрипел песок. Взглянув наверх, Хомили пронзительно закричала и уцепилась за плечо мужа.
Под перевернулся на другой бок и сел. Они оба уставились на потолок, один край которого отделился от стенки, а сам он поднялся под острым углом – вот откуда шёл сквозняк. В отверстии в каком-нибудь дюйме от изголовья кровати торчал странный предмет – огромный серый стальной брус с плоским сверкающим концом.
– Это отвёртка, – едва слышно сказал Под.