Добывайки

Тем временем в благодарность за все эти сокровища Арриэтта читала мальчику вслух. Он лежал на спине в траве на лужайке позади вишни, а она стояла у его плеча и говорила, когда пора переворачивать страницу. Какими счастливыми казались ей потом эти дни – голубое небо, ветви вишни над головой, тихий шелест травы под ветром и большое внимательное ухо мальчика рядом. Она во всех подробностях изучила это ухо, все бугорки, впадинки и извилины. Иногда, осмелев, она прислонялась к плечу мальчика. Пока она читала, он лежал тихо-тихо и всегда горячо благодарил её потом. Перед ними обоими открывались новые миры, для Арриэтты диковинные. Она очень много узнала, но кое-что из этого ей было трудно принять. Оказывается, Земля, на которой они живут, вертится вокруг своей оси вовсе не ради маленького народца. «Но и не ради большого», – напоминала она мальчику, когда видела, что он улыбается чему-то про себя.

Под вечер приходил Под – очень усталый, растрёпанный и пыльный – и уводил её пить чай. А дома её ждала возбуждённая мать и новые сюрпризы. Стоило ей шагнуть за порог, раздавался крик Хомили: «Закрой глаза! Теперь можно!»

И Арриэтта, словно в счастливом сне, видела, что её дом меняется с каждым часом. Что только её не ждало! Однажды её встретила кружевная занавеска на решётке, подхваченная розовой лентой.

Единственное, что печалило Хомили, – отсутствие гостей. Им некого было позвать, никто не наносил им визитов, никто не забегал на огонёк, так что не было ни восторженных охов и ахов, ни завистливых взглядов. Чего бы Хомили ни отдала за Клавесинов или Надкаминных! Даже Захомутники, и те были бы лучше, чем никто!

– Напиши дяде Хендрири, – предложила она как-то дочери, – и расскажи, как мы живём. Хорошее длинное письмо, ничего не пропусти!

Арриэтта начала писать на куске ненужной теперь промокашки, но чем дальше писала, тем скучнее становилось письмо – не письмо, а прейскурант магазина или каталог вещей в доме, который сдают внаём со всей обстановкой. То и дело ей приходилось вскакивать с места, чтобы пересчитать ложки или посмотреть незнакомые слова в словаре, и вскоре она отложила письмо – у неё было так много интересных занятий, так много новых книг, так много тем для бесед с мальчиком!

«Он болел, – рассказывала она матери и отцу. – Его прислали сюда поправляться на свежем воздухе, но скоро он снова уедет в Индию».

В другой раз она спрашивала поражённую Хомили: «Ты знаешь, что арктическая ночь тянется полгода? И что расстояние между полюсами меньше, чем между двумя противоположными точками экватора, соединёнными диаметром?»

Да, это были счастливые дни, как говорил впоследствии Под, всё шло бы хорошо, если бы они добывали только из кукольного дома. Никто из взрослых, по-видимому, даже не помнил о его существовании, поэтому не хватился бы пропажи, однако гостиная наверху по-прежнему оставалась для них большим искушением. Туда так редко теперь заходили, но там было так много столиков с безделушками, до которых Под раньше не мог добраться. А мальчик, конечно, мог открыть дверцы стеклянной горки.

Сначала он принёс им серебряную скрипку, затем – серебряную арфу. Под натянул на неё струны из конского волоса, который вытащил из дивана в кабинете.

– Мы будем устраивать музыкальные вечера! – воскликнула Хомили, когда Арриэтта тронула пальцем струну и в комнате раздался тихий, глухой звук. – Если б только отец взялся за гостиную!

Она теперь чуть не каждый вечер накручивала волосы на папильотки, а с тех пор, как навела порядок в доме, иногда даже переодевалась к ужину в атласное платье. Оно висело на её плечах как мешок, но Хомили называла его туникой.

– Мы могли бы использовать твой раскрашенный потолок, и у нас достаточно деревянных кубиков, чтобы сделать настоящий паркет. (Это слово она произносила точь-в-точь как когда-то Клавесины: «паркэт».)