Добывайки

Они смотрели на инструмент во все глаза, как заворожённые, не в силах двинуться с места. Несколько мгновений серый брус тоже оставался неподвижным, затем медленно-медленно качнулся вверх и острый край прижался к потолку.

Хомили, услышав скрип наверху и короткий вздох, закричала:

– Ой, колени! Ой, мурашки!

И тут крыша их дома с треском целиком отлетела прочь и где-то упала, но где – им не было видно.

Хомили завопила во всё горло, и это был настоящий, полновесный вопль, громкий и пронзительный. Она вопила от всей души: казалось, крик успокаивает её, даёт равновесие, – а глаза её – не без любопытства – смотрели вверх, в освещённую пустоту. Там, поняла она, высоко-высоко над ними, казалось, выше неба, был ещё один потолок, с которого свисал копчёный окорок и две вязанки лука. В дверях появилась Арриэтта, дрожа от холода и страха, в своей ночной рубашке. Под шлёпнул Хомили по спине и прикрикнул:

– Давай-ка заканчивай! Хватит.

Она вдруг замолкла. И тут между ними и тем далёким-далёким потолком возникло огромное лицо. Оно качалось над ними, улыбающееся, страшное в наступившей тишине.

– Это твоя мама? – спросил через секунду удивлённый голос, и Арриэтта шепнула от двери:

– Да.

Это был мальчик.

Под вылез из кровати, дрожа от холода в одной ночной рубашке, и сказал Хомили:

– Вставай. Не можешь же ты оставаться в постели.

Ещё как может! На Хомили была старая ночная рубашка с заплатой на спине, и ничто на свете не заставило бы её двинуться с места. В груди закипал гнев: мало того, что её застали врасплох, с папильотками на голове, так ещё вчера из-за всей этой сумятицы впервые в жизни она не вымыла посуду после ужина, и та стоит, грязная, в кухне на столе всем на обозрение. Хомили сердито уставилась на мальчика – в конце концов, это всего лишь ребёнок – и сказала:

– Положи крышу на место! Немедленно!

Глаза её метали молнии, папильотки тряслись. Мальчик встал на колени, но и тогда, когда его большое лицо совсем близко наклонилось к ней, она не отступила. Она увидела его нижнюю губу – розовую и пухлую, совсем как у Арриэтты, только во много раз больше, – и губа эта дрожала.

– Но я вам кое-что принёс.

Хомили всё так же сердито смотрела на него, а Арриэтта спросила:

– Что?

Мальчик взял что-то у себя за спиной и осторожно, чтобы не перевернуть, стал спускать к ним какой-то деревянный предмет.

– Вот что.

Он тяжело сопел и от напряжения даже высунул кончик языка. Деревянный предмет оказался кукольным буфетиком с двумя ящиками и полками внизу, полными столовой посуды. Мальчик поставил его в изножье кровати, на которой сидела Хомили. Арриэтта подбежала поближе, чтобы получше рассмотреть, и в восторге воскликнула:

– Ах, мамочка, ты только посмотри!

Хомили кинула быстрый взгляд на буфет: из тёмного дуба, посуда разрисована от руки – и тут же отвела глаза, заметив холодно:

– Да, очень мило.

Наступило короткое молчание, и никто не знал, как его нарушить.

– Дверцы внизу открываются по-настоящему, – сказал, наконец, мальчик, и к ним опустилась большущая рука, пахнувшая банным мылом.

Арриэтта прижалась к стенке, а Под тревожно воскликнул:

– Осторожно!

– Верно, – через секунду сказала Хомили. – Вижу. Открываются.

Под облегчённо вздохнул, когда огромная рука исчезла, и, стараясь умиротворить жену, проговорил:

– Ну вот, Хомили, ты всегда хотела иметь что-нибудь в этом роде.

– Да, большое спасибо. – Хомили, всё ещё сидя на постели, обхватив колени руками, потребовала холодно: – А теперь, будь любезен, опусти крышу.

– Подождите минутку, – умоляюще произнёс мальчик и снова пошарил у себя за спиной.

Рука опять опустилась к ним в комнату – и вот рядом с буфетиком появилось крошечное креслице, обтянутое красным бархатом.

– Ax! – снова воскликнула Арриэтта, а Под смущённо сказал:

– Как раз мне впору.

– Попробуйте сядьте, – попросил мальчик.

Под тревожно взглянул на него.

– Ну же, папа, – попросила Арриэтта.

Под сел – прямо в ночной рубашке, – и, хотя его босые ноги чуть-чуть не доставали до земли, сказал:

– Очень удобно.

– Мы поставим его у очага в столовой! – воскликнула Арриэтта. – Оно будет так мило выглядеть на красном ковре…

– Давайте попробуем, – сказал мальчик, и рука снова опустилась.

Под еле успел подняться и поддержать закачавшийся буфетик, в то время как кресло взмыло у него над головой и опустилось, по-видимому, в соседней комнате. Арриэтта выбежала из спальни родителей и помчалась по коридору.

– Ах! – раздался её голос. – Идите посмотрите. Просто прелесть!

Но Под и Хомили не двинулись с места: над их головами потолком нависала ночная рубашка с пуговицами на животе.

– Что вы держите в горчичнице? – спросил мальчик, видимо, разглядывая столовую.

– Уголь, – раздался голос Арриэтты. – И я помогала добывать этот новый ковёр. Вот часы, о которых я тебе говорила, и картины…

– Я тебе принесу марки получше, – сказал мальчик. – У меня есть юбилейные, с видом на Тадж-Махал.

– Посмотри! – снова послышался голос Арриэтты, и Под взял Хомили за руку. – Вот мои книги…

Хомили крепче вцепилась в мужа, в то время как огромная рука опустилась рядом с Арриэттой.