Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь»

Наконец, пройдя по лабиринту Старого города, мы добрались до Западной стены, возвышающейся на 60 футов над нами и сверкающей на солнце. Несмотря на то что памятник был частично скрыт прислоненными к нему полуразрушенными лачугами, среди вонючих ослиных навозных куч и гор мусора он внушал благоговейный трепет. Я тихо произнесла древнюю молитву, известную как Шехечеяну: «Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь Вселенной, который даровал нам жизнь, поддержал нас и позволил нам прийти в это время».

Уже более 1500 лет евреи читают Шехечеяну, чтобы выразить благодарность за новые и необычные впечатления. Трудно описать, насколько возвышенным был этот момент, когда мы стояли перед Западной стеной с Майером, держа за руки наших детей. Наконец-то мы, как народ, смогли молиться там, где на протяжении почти двух тысячелетий наши предки также обращались с мольбами к Богу.

Я испытывала огромную благодарность и гордость, стоя там со своей семьей, прикасаясь к этим гигантским древним камням. В благоговении и тишине я поняла, что стена представляет собой часть моей личности. Она являла собой свидетельство еврейской силы, упорства и наглости. Более того, это было оправдание нашего существования, выкрик о себе, напоминание нацистам, определившим всех нас как Untermenschen — недочеловеков, паразитов и ничтожеств, подлежащих уничтожению. Это было похоже на еще один момент освобождения. Неудивительно, что здесь мы почувствовали себя дома. Стена подтверждала, что мы принадлежим этому миру.

Вскоре после прекращения войны мы покинули улпан и сняли дом с тремя спальнями в пяти милях от Иерусалима на Иудейских холмах, на высоте 610 метров над уровнем моря, в общине под названием Моца. Дом утопал в траве высотой по колено, окруженный кедрами и фруктовым садом, щедрым на персики, абрикосы, яблоки и груши. После манхэттенского пейзажа из бетона, стали и стекла это место казалось раем.

Однажды утром у нашей двери появилась высокая фигура в халате и сандалиях. Мужчина не сказал ни слова, он показал руками: «Могу я вам чем-нибудь помочь?»

В мгновение ока наш сад превратился в дизайнерский шедевр. Мужчина скосил траву, подрезал деревья и выбросил гниющие фрукты. Ахмад, который жил в маленькой арабской деревне без электричества и воды, стал нашим садовником, няней и другом. Он оказал честь нашей семье, впоследствии назвав двух своих сыновей Майером и Гади.

Майер погрузился в область исследований раковых заболеваний. В то время международные органы здравоохранения и пищевые компании активно стремились смягчить воздействие афлатоксинов, природных канцерогенных грибов, которые растут в жарком и влажном климате и отравляют широкий ассортимент продуктов, включая кукурузу, рис, орехи, специи и какао-бобы. В рамках проекта, спонсируемого совместно Медицинским центром Хадасса и Еврейским университетом, Майер и группа исследователей разработали процесс ферментации для получения афлатоксинов, чтобы помочь другим ученым по всему миру защитить цепочку поставок продуктов питания и снизить риск развития рака у потребителей. Я устроилась на работу в Еврейский университет, преподавала английский язык студентам, которым требовалась помощь для поступления или получения права на поступление в университет. Одно из моих ежедневных удовольствий заключалось в том, чтобы проехать мимо Купола Скалы с его великолепным золотым шаром, сверкающим на солнце. Для большинства моих арабских студентов Купол значил так же много, как для меня — Стена Плача.

Мои ученики были выходцами из бедных деревень, где население в основном состояло из мужчин. В их традиционно патриархальном мире женщинам не разрешалось учиться или преподавать. Большинство из них были возмущены тем, что их лектором была женщина, при этом они по-разному выражали свое негодование. Некоторые демонстративно разговаривали во время моих презентаций, другие снимали рубашки, и всякий раз, когда возникала политическая напряженность или нестабильность, они настраивались на арабские новости по маленьким транзисторным радиоприемникам. Хотя я не понимала их языка, я чувствовала резкость их тона; мои ученики, казалось, всегда были на взводе.

С самого детства я всегда стояла на своем — эта черта характера всегда помогала мне, и я не видела причин менять свои принципы.

Студенты успокоились, как только поняли, что их оценки за тесты будут отражать их невнимательность. Я понимала их и сочувствовала их бедственному положению. Они чувствовали себя бессильными, бесполезными, они, возможно, даже были напуганы. Быть меньшинством в доминирующей культуре — это всегда непросто. Но я рада, что некоторые из них добились высоких результатов и получили ученые степени.