Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь»

Я не часто делюсь своим прошлым со своими клиентами, лишь иногда, когда чувствую, что это уместно. В течение следующего года я навещала адвоката на дому, где мы обсуждали не только его горе, но и его силу. Он скончался в доме престарелых. В своем завещании он оставил мне красивый резной фамильный письменный стол, который привез из Венгрии. К нему прилагалась записка: «От моей семьи и для моей семьи. Храни его всегда и помни обо мне».

Письменный стол и сейчас стоит в моем доме в Хайленд-Парке. Именно за ним я сидела, работая над этой книгой. Письменный стол останется в моей семье как напоминание о потерянных поколениях.

Несколько лет спустя, во время осеннего визита в Израиль, я отправилась навестить другого человека, который жил один на один со своими воспоминаниями: моего отца. Он потерял свою вторую жену, Соню, за три года до того и был очень одинок. Я пропустила свой обратный рейс в США и, к счастью, смогла провести с ним дополнительные 24 часа. Мы вместе сходили в банк, а затем на кладбище, где он показал мне свой участок. Поскольку больше ничего не планировалось, мы провели остаток времени, просто разговаривая и предаваясь воспоминаниям.

В какой-то момент он подошел к книжной полке и потянулся за тяжелым томом в кожаном переплете. Корешок книги был толщиной почти 8 сантиметров. В свои 72 года он все еще был полон сил, и его пальцы без труда вытащили книгу Изкор, хотя она весила почти 5 килограмм. Низкое вечернее солнце светило в окно маленькой квартиры в Тель-Авиве. Пылинки искрились в лучах света, освещая его любимое кресло. Снаружи, как всегда, гудел транспорт. Папа положил книгу на подлокотник и тяжело опустился в кресло.

Я села напротив него и улыбнулась. Элегантный мужчина в свитере с V-образным вырезом и синей рубашке, он так и не переоделся с тех пор, как несколько часов назад мы посетили менеджера банка.

— Это моя единственная дочь, — сказал он банкиру. — Пожалуйста, если что-то случится, позаботьтесь о ней.

Я знала, почему папа был встревожен. Ему оставалось шесть месяцев до своего семьдесят третьего дня рождения. Когда ему было десять лет, один цыган предсказал, что отец умрет в семьдесят два года. Пророчество поддерживало его во время войны. В самые тяжелые моменты своей жизни — а их было множество — папа цеплялся за веру в то, что он выживет. Если бы он мог избежать смерти, тогда, возможно, он смог бы спасти жизни мамы и меня. Защита нас с мамой была его неизменной мотивацией, причиной оставаться в живых и руководила каждым решением, которое он был вынужден принять.

Мой отец открыл книгу и посмотрел на меня с грустью. У меня мамины глаза. Я напоминала ему о ней. Она была его большой любовью.

— Прочти мне это, папа, — попросила я.

Папа открыл обложку. Его пальцы нащупали края потрепанных страниц в середине книги. Он уже много раз читал этот фрагмент раньше. У него все еще был тот сладкозвучный тенор, которым он пел популярные мелодии и произносил прекрасные речи, будучи в юности актером. Голос уже не был таким мощным — возраст придал ему хрупкость, — но все равно был приятен на слух.

Папа с трудом сглотнул, и его глаза увлажнились. Я посмотрела на него, и у меня защипало в глазах. Он так долго был наедине со своими ужасными воспоминаниями. Я была рада, что оказалась там и смогла разделить с ним этот момент, вместе вспомнить так много.

Он начал читать вслух на идише, его произношение и интонация были идеальны. Это было почти сценическое чтение.

— Мы были отрезаны от внешнего мира. Любые поездки в близлежащие города или деревни были строго запрещены… Ходили слухи, что депортированных отправляли в трудовые лагеря в Германии. Также на слуху ходило слово «концентрационные лагеря»… Царило ощущение, что вот-вот произойдет что-то ужасное. Что-то, по сравнению с чем жизнь в гетто показалась бы детской забавой.

Уже сгущались сумерки, но папа продолжал читать, не нуждаясь в электрическом свете. Слезы неудержимо катились по складкам его щек. Мое лицо тоже было влажным. Никто из нас не хотел останавливать чтение. Вместе мы поддались потоку, проистекающему из подземных вод нашего прошлого.

Мой отец не дочитал рассказ до конца. Некоторое время мы сидели в темноте. Затем он встал, пошел на кухню и заварил чай. Его печаль немного рассеялась.

— Есть женщина, которая мне очень нравится, — сказал он. — Я подумываю о том, чтобы попросить ее выйти за меня замуж. Мне было так одиноко с тех пор, как Соня умерла три года назад. Я не выношу одиночества, особенно когда ты живешь так далеко. Я пока не собираюсь делать предложение как таковое. Я подумываю о том, чтобы провести каникулы в отеле с друзьями.