Дочь фортуны

На следующий день чилийцы отправили Андьету в магазин купить все, что необходимо для выживания на реке, а еще промывочный лоток – стало очевидно, что здешние приспосóбы гораздо эффективнее, чем их убогие поддоны. Единственная улица в поселке – если так можно было назвать это жалкое скопище домишек – представляла собой болото вперемежку с отбросами. Магазин, то есть лачуга из досок и нетесаных стволов, был центром жизни для этого сообщества одиноких мужчин. Здесь торговали всем понемножку, могли налить рюмку спиртного и нехитро накормить; по вечерам, когда старатели собирались пропустить стаканчик, скрипач услаждал слух нехитрыми мелодиями, и тогда некоторые из мужчин повязывали на пояс платок в знак того, что готовы исполнить женскую партию, а прочие по очереди приглашали их на танец. На много миль в округе не было ни единой женщины, но иногда здесь проезжал запряженный мулами фургон с проститутками. Девиц дожидались с нетерпением и платили не скупясь. Владельцем магазина оказался добродушный разговорчивый мормон, имевший трех жен в Юте, – он отпускал товары в кредит тем, кто соглашался принять его веру. Он был трезвенник и, продавая выпивку, читал нотации о вреде пьянства. На вопросы Элизы хозяин ответил, что знавал одного Хоакина с фамилией вроде как Андьета, но он давно уехал, а куда – это неизвестно. Хозяин запомнил того парня, потому что он участвовал в драке между американцами и испанцами, что-то они не поделили. Может быть, чилийцами? Возможно – хозяин только знал наверняка, что те ребята говорили по-испански, это могли быть и мексиканцы, ведь для него все черненькие на одно лицо.

– И чем все кончилось?

– Участок остался за американцами, а этим пришлось уехать. Чем еще могло кончиться такое дело? Хоакин и еще один парень задержались у меня дня на два – на три. Я кинул вон там в углу одеяла и разрешил им валяться, пока они чуток не пришли в себя, ведь их здорово отделали. Неплохие были ребята. Я помню твоего братца, он черноволосый, с большими глазами, такой красавчик.

– Это он, – сказала Элиза, и сердце ее пустилось в галоп.

Часть третья (1850–1853)

Эльдорадо

Медведя тащили вчетвером, двое мужчин с каждой стороны тянули за толстые веревки посреди возбужденной толпы. Зверя проволокли к центру арены, приковали к столбу двадцатифутовой цепью, а потом еще пятнадцать минут развязывали; медведь был злой как черт и пытался оцарапать или укусить своих мучителей. Он был темно-бурого цвета, кривой на один глаз, весил более шестисот килограммов, хребтина была в проплешинах и шрамах прежних битв, но это был еще молодой боец. Изо рта с желтыми зубами клочьями свисала пена. Медведь поднялся на задние лапы и размахивал передними, силясь дотянуться до людей своими доисторическими когтями; он озирал толпу здоровым глазом и бешено рвался с цепи.

Городок возник несколько месяцев назад на пустом месте – он был построен бродягами и рассчитан на краткий срок. За неимением арены для боя быков, привычной для каждого мексиканского города в Калифорнии, здесь расчистили большое круглое пятно, огородили досками и добавили деревянные помосты для публики; это место использовали для укрощения лошадей и как загон для мулов. В тот ноябрьский вечер стальное небо грозило пролиться дождем, но было нехолодно, земля оставалась сухой. Сотни зрителей, собравшиеся за ограждением, встречали каждый рык медведя издевательским хором. Единственными женщинами были шесть молодых мексиканок в белых вышитых платьях и с неизменными тонкими сигарами в зубах – они привлекали не меньше внимания, чем медведь, мужчины и им кричали «оле-оле!», а бутылки с выпивкой и ставки в виде мешочков с золотом безостановочно переходили из рук в руки. Ставки принимали щеголи в городских костюмах, ярких жилетах, широких галстуках и цилиндрах, их легко было опознать среди скопища оборванных старателей. Три скрипача наигрывали любимые в народе мелодии, а когда дело дошло до «Сюзанны», гимна старателей, двое шутов – бородатые, но в женских нарядах – выскочили на арену и прошлись по кругу под сальные шуточки и аплодисменты, задирая юбки и демонстрируя волосатые ноги в панталонах с оборками. Публика наградила их щедрым дождем монет, бурной овацией и хохотом. Когда шуты убежали с арены, торжественный сигнал горна и барабанная дробь возвестили о начале схватки, а наэлектризованная толпа ответила ревом.