Дочь генерала

— Для меня Энн была ребенком, — говорил он. — Развитой, живой и очень непосредственной девочкой. — Полковник улыбнулся, и аудитория отозвалась сдавленными смешками. Полковник вновь принял серьезный вид и продолжал: — Это было прекрасное дитя, отмеченное и одаренное Всевышним. И все те из нас, кто знал и любил ее…

Фоулер невольно споткнулся об это слово, таящее в себе в данном случае двойной смысл, но эту мгновенную паузу уловили не все, а лишь те из присутствующих, кто был с ней близок и познал ее в любви…

— Всем нам будет ее очень не хватать, — закончил фразу полковник Фоулер.

Теперь уже в зале многие шмыгали носом, вытирая платком глаза, и я понял, почему Кэмпбеллы попросили именно Фоулера произнести этот надгробный панегирик. В первую очередь принимался во внимание его выдающийся ораторский дар. Но не последнюю роль в этом выборе сыграло и то, что полковник Фоулер не был одним из любовников усопшей, что уже само по себе давало ему немалое преимущество в качестве кандидата на исполнение столь ответственной миссии. Но я, кажется, вновь ерничаю. Речь Фоулера действительно была трогательной, покойная хлебнула немало горя при жизни и погибла нелепо и безвременно, а у меня от всего этого вновь заскребли на сердце кошки.

Полковник Фоулер не стал вдаваться в подробности ее гибели, а сказал следующее:

— Выражаясь современным языком военных, поле боя — это враждебная окружающая обстановка, что по сути верно. И если расширить значение этого понятия до любого места, где стоит на посту или несет службу солдат, то мы с полным правом сможем сказать, что Энн погибла в бою. — Он обвел взглядом слушателей и закончил так: — Поэтому будет вернее и справедливее по отношению к покойной, если в нашей памяти она останется не жертвой преступника, а хорошим солдатом, погибшим на посту.

Фоулер посмотрел на гроб и воскликнул:

— Именно такой мы и запомним тебя, Энн!

Полковник спустился с кафедры, остановился у гроба, отдал честь и сел на свое место.

Зазвучал орган, и капеллан Эймс вновь вернулся к своим обязанностям, начав с любимого всеми двадцать третьего псалма и закончив восклицанием: «Спи спокойно!»

Под заключительные траурные аккорды все встали. Служба вышла вполне удачной, если так вообще можно сказать о панихиде.

Стоящий слева в первом ряду почетный караул из восьми женщин-офицеров перешел в боковой неф храма и выстроился вдоль гроба, а шестеро офицеров-мужчин, которым предстояло выносить его, заняли свои места. Я заметил, что все они были молодыми лейтенантами, здоровыми, крепкими и, что особо следует отметить, не имели никаких отношений с усопшей. Даже лейтенанту Элби, чьи намерения можно было считать благородными, не позволили нести гроб.

Почетный эскорт тоже состоял не из высокопоставленных сослуживцев генерала или друзей покойной, а был подобран по тому же принципу — чистых рук — из женщин-офицеров, включая второго адъютанта генерала капитана Боллинджер. Такой чисто женский состав выглядел в данном случае вполне уместным, но тем, кто понимал, почему старших офицеров-мужчин не поставили в почетный караул, это давало повод предположить, что генерал наконец-то нашел способ оградить свою дочь от ее любовников.

Почетный женский эскорт проследовал к выходу из часовни, а шестеро мужчин, которым предстояло нести гроб, накрыли крышку американским флагом, взялись за ручки и сняли гроб с катафалка.

Впереди пошел капеллан Эймс, позади гроба — родственники Энн Кэмпбелл. По обычаю, все сидящие встали со скамей и замерли, повернувшись к гробу лицом, в последнем приветствии. Потом все стали пробираться к выходу. Я тоже вышел из часовни.

Щурясь от жаркого солнца, я наблюдал, как покрытый флагом гроб кладут на старинный деревянный лафет, прицепленный к джипу.

Неподалеку, на газоне напротив часовни, стояли служебные автомобили, фургоны и автобусы для родственников, оркестрантов, почетного караула и солдат, которым предстояло произвести прощальный салют на Джордан-Филд. Каждый ветеран обладает правом на захоронение на национальном кладбище со всеми почестями, но подобные пышные мероприятия устраиваются лишь для погибших в бою. Во время войны их порой хоронят и за границей либо, как это было в ходе боевых действий во Вьетнаме, отправляют самолетом в Штаты для последующей передачи их родным и близким. В любом случае, однако, как генералу, так и рядовому, положен прощальный салют из двадцати одного залпа.

Публика толпилась, как это обычно бывает, возле часовни, беседуя между собой и утешая родственников покойной.

Я заметил в толпе журналистов, которые озабоченно озирались вокруг, выглядывая жертву для интервью, и армейских фотографов, издали снимающих все происходящее. Комментарии прессы были весьма расплывчаты и осторожны, однако содержали намеки на некоторые обстоятельства, о которых было бы лучше умолчать.

Среди Кэмпбеллов я увидел молодого человека, знакомого мне по снимку из семейного альбома. Это был сын генерала, Джон, его трудно было не узнать: высокий, с приятной внешностью, с характерными для всех Кэмпбеллов глазами, волосами и упрямым подбородком.