Это была их третья ночь в дороге. Когда стемнело, они, как обычно, свернули в подлесок, чтобы заночевать, но вскоре после полуночи начал накрапывать дождь. Целый час они, спотыкаясь о коряги, в отчаянии бродили в темноте в поисках укрытия, и, в конце концов, наткнулись на стог сена, у которого сбились в кучу с подветренной стороны, поджидая, когда хоть чуть-чуть, рассветёт, чтобы можно было что-то рассмотреть. Фло проревела всю ночь невыносимым воем и к утру была в состоянии полураспада. Её глупое жирное лицо, промытое начисто дождём и слезами, походило на пузырь с салом – если только возможно представить себе пузырь с салом, очертания которого искажены жалостью к себе. Нобби покопался под изгородью из кустов и набрал пригоршню почти сухих прутиков, которые ему удалось поджечь, чтобы вскипятить как обычно чай. Не было такой плохой погоды, чтобы Нобби не смог приготовить чай. Среди прочих пожитков он носил с собой кусочки старой автомобильной шины, которая вспыхивала, даже если дрова были влажными. Он обладал искусством, доступным лишь некоторым экспертам бродяжничества, и мог вскипятить воду даже над горящей свечой.
После ужасной ночи ноги у всех закоченели, и Фло заявила, что больше не может сделать ни шагу. Чарли её поддержал. Потому как эти двое отказались двигаться, Нобби и Дороти отправились на ферму Чалмерза, надеясь, если повезёт, договориться о работе. Пройдя пять миль, миновав бесконечные сады и поля хмеля, они добрались до Чалмерза, и получили ответ, что «распорядитель скоро будет». Так они прождали несколько часов у края плантации, пока солнце сушило их спины, а они сами наблюдали за работой сборщиков хмеля. Сама по себе сцена эта была мирной и довольно привлекательной. Стебли хмеля, высокого вьющегося растения, похожего на стручковую фасоль в увеличенном размере, росли зелёными рядами; хмель свисал с них бледными гроздьями, как гигантский виноград. При порывах ветра от них исходил свежий горьковатый запах серы и прохладного пива. В каждом ряду группы загорелых сборщиков срывали хмель и складывали в короба. Они всё время пели. Прозвучал гудок, и они бросились кипятить чай в котелках над кострами, в которых потрескивали стебли хмеля.
Дороти очень им позавидовала. Они сидели вокруг костров, со своими жестянками с чаем, с ломтями хлеба с беконом, вдыхая запах хмеля и дым костра. Какими же счастливыми они казались! Она истосковалась по такой работе, но что она могла сейчас поделать? Около часу дня появился распорядитель и заявил, что работы для них нет. Так что они побрели обратно к дороге, в отместку украв для себя на ферме Чалмерса дюжину яблок.
Дойдя до того места, где оставались Чарли и Фло, они обнаружили, что те исчезли. Конечно, они их поискали, но, конечно же, они прекрасно понимали, что произошло. Да, что именно произошло, было абсолютно ясно. Фло состроила глазки какому-нибудь водителю проезжавшего грузовика, и тот, за возможность потискать её в пути, согласился подбросить их до Лондона. Хуже было, что они стащили все пожитки. У Нобби и Дороти не осталось ничего: ни корки хлеба, ни картошки, ни щепотки чая, ни постели. Не осталось даже жестянок, в которых можно было бы приготовить выклянченную или сворованную еду. Практически, у них не осталось ничего кроме одежды, в которой они сейчас стояли.
Следующие тридцать шесть часов были трудными. Очень трудными. Голодные и измученные, как умоляли они дать им работу! Но шансы получить её, казалось, уменьшались с каждой новой фермой, в которую они заходили. Они бесконечно шли и шли, от фермы к ферме, и везде получали один и тот же ответ: сборщики не нужны. И они всё время заняты были только этим, так что у них не осталось времени просить на пропитание, а потому, кроме украденных яблок и мелкой сливы, кислотой, разъедавшей им желудки и не утолявшей зверский голод, у них больше нечего было есть. В ту ночь не было дождя, но она была холодней предыдущих. Дороти даже не сделала попытки заснуть. Всю ночь она провела, сидя на корточках у костра и поддерживая огонь. Они прятались под раскидистым старым буком, который укрывал от ветра, но периодически сбрызгивал холодной росой. Нобби лежал, растянувшись на спине, с открытым ртом; одна широкая щека слабо освещена отблеском костра. Он спал мирно, как ребёнок. И всю эту долгую ночь смутные мысли, рождённые бессонницей и тяготами дня, крутились в голове Дороти. Такая ли жизнь – бродяжничать с пустым желудком и дрожать всю ночь под холодными каплями деревьев – была ей предназначена? Так ли жила она в стертом в памяти прошлом? Откуда она? Кто она? Ответ не пришёл, а с рассветом они уже были в дороге. До вечера в общей сложности обошли одиннадцать ферм. Дороти отказывали ноги, она была так истощена, что с трудом шла не сгибаясь.