Дочь священника

После этого она обнаружила, что, прося милостыню, совсем несложно каждый день набирать по шиллингу, что позволяет выжить. И всё же она никогда не просила (как ей казалось, она просто неспособна была это делать), за исключением тех случаев, когда голод становился невыносимым или когда пенни был особенно необходим для неё как пароль для входа утром в кафе Уилкинса. С Нобби, по дороге на хмелевики, она просила без страха и стеснения. Теперь же только под давлением сильного голода могла она собраться с мужеством и попросить несколько медяков у женщин, чьи лица казались ей дружелюбными. Конечно же, она обращалась только к женщинам. Один раз она попробовала попросить у мужчины – но это было всего лишь один раз.

В основном она свыклась с жизнью, которую вела: привыкла к бесконечным бессонным ночам, привыкла к холодному, грязному, скучному, ужасному коммунизму площади. Через день-другой ситуация, в которой она оказалась, уже ни капли её не удивляла. Как и все вокруг, она стала воспринимать это чудовищное существование как норму. Еще глубже, чем раньше, она погрузилась в то полусознательное, бездумное состояние, в котором находилась по дороге на хмелевики. Такое действие обычно оказывают бессонные ночи и, еще в большей степени, ощущение незащищённости. Постоянная жизнь без крыши над головой, невозможность остаться в помещении более часа – двух в день, размывает ваше восприятие, как яркий свет, направленный прямо в глаза или грохот в ушах. Вы что-то делаете, планируете, страдаете, но в то же время всё это как будто расфокусировано, не совсем реально. Мир, как снаружи, так и внутри вас, затуманивается всё сильнее, пока не достигает неопределённости сна.

Между тем полиция стала узнавать её по внешнему виду. На Площади люди постоянно появляются и исчезают, более или менее отмеченные полицией. Они прибывают непонятно откуда с их котелками и узелками, останавливаются лагерем на несколько дней и ночей, а потом исчезают так же загадочно, как и появились. Если кто-то останавливается на неделю или более того, полиция отмечает его как постоянного попрошайку и рано или поздно арестовывает. Исполнять всё предписания закона о попрошайничестве регулярно невозможно, однако время от времени полиция проводит неожиданные рейды и забирает двоих-троих из замеченных ими ранее. Так случилось и с Дороти.

Однажды вечером её «застукали» в компании миссис МакЭллигот и другой женщины, имени которой она не знала. Они имели неосторожность попросить милостыню у противной старухи с лошадиным лицом, которая быстренько подошла к ближайшему полицейскому и донесла на них.

Дороти не особенно возражала. Всё сейчас было как во сне: лицо отвратительной старухи, с удовольствием их обвиняющей, поход в полицейский участок с молодым полицейским, рука которого вежливо, почти почтительно, держала её за руку, а затем камера, выложенная белой плиткой, и сержант, по-отечески заботливо протянувший ей через решётку чашку чая и объяснивший, что магистрат не будет к ней строг, если она признает свою вину. В соседней камере миссис МакЭллигот набросилась на сержанта, обзывая его поганым уродом, а потом провела полночи, кляня свою судьбу. Но Дороти не испытывала ничего кроме чувства смутного облегчения от того, что она в чистом и тёплом месте. Она сразу же забралась на деревянную кровать, прикреплённую к стене наподобие полки, и, от усталости даже не накрывшись одеялом, проспала десять часов не пошевелившись. Только на следующее утро, когда Черная Мария[71] резво катила её на Олд-Стрит к зданию суда под аккомпанемент пяти пьяниц, выкрикивавших “Adeste fideles”, начала она осознавать реальность происходящего.[72]

Глава IV

§ I

Дороти была неправа, полагая, что её отец хочет, чтобы она умерла голодной смертью на улице. Фактически, он предпринимал усилия, чтобы с ней связаться, хотя и обходным и не очень удачным путём.

Когда он узнал об исчезновении Дороти, первой его эмоцией была самая простая и искренняя ярость. Около восьми утра, когда он поинтересовался, что там случилось с его водой для бритья, в комнату вошла Эллен и объявила тоном неуверенно паническим:

– Сэр, будьте добры… мисс Дороти нет дома, сэр. Я не могу её нигде найти.

– Что? – спросил Пастор.

– Нету её дома, сэр. Да, похоже, и в кровати её никто не спал. Думаю, что она ушла, сэр.

– Ушла! – воскликнул Пастор, садясь на кровати. – Что это значит – ушла?

– Ну, сэр, я так думаю, что она убежала из дома, сэр.

– Убежала из дома? В это время? Утром? А как же мой завтрак? Молитва?

К тому времени, как Пастор спустился вниз – небритый, так как никакой горячей воды не появилось, – Эллен уже была в городе и безрезультатно наводила справки о Дороти. Прошёл час, но она не вернулась. После чего произошла вещь ужасная и беспрецедентная, которая не будет забыта по сю сторону могилы: Пастор вынужден был сам приготовить себе завтрак! Да-да, он вынужден был возиться с этим примитивным чёрным чайником и тонкими ломтиками датского бекона – и делать всё это своими пасторскими руками!