Дочь священника

В полдень этого дня карта была удалена из класса, миссис Криви соскоблила с доски пластилин и выбросила его. То же самое произошло по очереди и с другими предметами. Все изменения, которые привнесла Дороти, были устранены. Они вернулись к рутине нескончаемых «переписываний» и нескончаемых «практических» примеров, к заучиванию на манер попугая “Passez moi le beurre” и “Le fils du jardinier a perdu son chapeau,” к «Ста страницам истории» и несносной книжечке для чтения. (Шекспира миссис Криви конфисковала, якобы, для того, чтобы сжечь. Хотя более вероятно, что она его продала.) Два часа в день были выделены на уроки правописания. Два наводящих тоску листа чёрной бумаги, которые Дороти сняла со стены, были водружены на прежние места, а высказывания написаны на них заново аккуратным каллиграфическим почерком. Что же касается таблицы по истории, так миссис Криви сняла её и сожгла.

Когда дети увидели, что все те ненавистные уроки, от которых, как им казалось, они навеки избавились, один за другим вернулись к ним вновь, они сначала удивились, потом почувствовали себя несчастными, а потом помрачнели. Но для Дороти это было гораздо болезненнее, чем для детей. Уже через пару дней галиматья, через которую ей приходилось продираться вместе с детьми, стала вызывать у неё такое отвращение, что она засомневалась, сможет ли она продолжать всё это и дальше. Снова и снова она обыгрывала идею неподчинения миссис Криви. Раз дети плачут и стонут, и потеют в этом несчастном рабстве, почему бы, думала она, не прекратить всё это и не вернуться к нормальным урокам, хотя бы на час-другой в день? Почему бы не отказаться от этого притворства на уроках и просто дать детям играть? Это будет для них гораздо полезнее, чем то, что здесь творится. Пусть они рисуют картинки или лепят что-нибудь из пластилина, или начнут сочинять сказки – будут, вместо всей этой ужасной ерунды, делать что-нибудь настоящее, что их действительно заинтересует. Но она не осмеливалась. В любой момент в класс могла войти миссис Криви, и, если она увидит, что дети «валяют дурака» вместо того, чтобы заниматься повседневной работой, беды не миновать. Поэтому Дороти, скрепя сердце, подчинялась указаниям миссис Криви по всем пунктам, и всё вошло в то же русло, как было, пока миссис Стронг не «почувствовала себя плохо».

Уроки стали представлять собой такую кромешную скуку, что самым ярким событием недели стали так называемые лекции по химии, которые мистер Бут проводил по четвергам в полдень. Мистер Бут был потрёпанный, трясущийся человек лет пятидесяти с длинными влажными усами цвета коровьего навоза. Когда-то он был учителем в средней школе, но теперь зарабатывал достаточно для жизни хронического алкоголика с помощью лекций по два и шесть пенсов за каждую. На лекциях он нёс бессмысленную чушь. Даже в свои самые счастливые времена мистер Бут не был блестящим лектором, а теперь, когда после посетившего его первого приступа белой горячки, он жил в постоянном страхе перед вторым, – все когда-то присутствовавшие в его голове знания из области химии быстро испарились. Обычно он стоял, трясясь, перед классом, повторяя снова и снова одну и ту же вещь и тщетно стараясь вспомнить, о чём же это он говорил. «Запомните, девочки, – обычно повторял он своим сиплым голосом, якобы по-отечески, – количество элементов – девяносто три… девяносто три элемента, девочки… Вы все знаете, что такое элемент? Не так ли? Так их всего девяносто три… Запомните это число, девочки… девяносто три». Он повторял это до тех пор, пока Дороти не начинала чувствовать себя несчастной из-за стыда за происходящее. (Во время лекций по химии она должна была оставаться в классе, потому что миссис Криви считала, что не годится оставлять девочек наедине с мужчиной.) Каждая лекция начиналась с девяноста трёх элементов и дальше не продвигалась. Ещё был разговор «об очень интересном небольшом опыте, который я собираюсь вам показать на следующей неделе, девочки… вот увидите, очень интересный… на следующей неделе мы непременно его проведём… очень интересный опыт». Нет необходимости объяснять, что опыт никогда не проводился. У мистера Бута не было никакого химического оборудования, да и руки его слишком тряслись, чтобы таковым пользоваться, даже если б оно и было. Девочки на его лекциях пребывали в глубочайшем оцепенении от скуки, но даже это было приятным разнообразием после уроков правописания.