Дочь священника

– Гм, да. Мне и в голову не идёт, куда ж я могу вас послать. Есть Св. Георгий – это А. Ц. и есть Баптистская молельня, куда я сама хожу. Наши родители по большей части нонконформисты, и я не знаю, одобрят ли они А. Ц. учителя. С родителями лишняя осторожность никогда не помешает. Два года назад они немного напугались, когда оказалось, что моя учительница ходит в Римскую Католическую Церковь. Вот вам, пожалуйста! Конечно, она, пока могла, хранила это в тайне, но в конце концов всё раскрылось, и троих учениц родители забрали из школы. Я, естественно, избавилась от неё в тот же день, как только об этом узнала.

Дороти промолчала.

Но всё же, – продолжала миссис Криви, – у нас здесь есть трое А. Ц. учеников. Но я не знаю, как эта связь с Церковью может повлиять. Так что вам лучше рискнуть и пойти в церковь Св. Георгия. Но нужно быть осторожной, вы же понимаете. Мне говорили, что Св. Георгия – одна из тех церквей, где они уж очень любят кланяться и креститься, и всякое такое. У нас есть две пары родителей из Плимутских Братьев, и они закатят истерику, если увидят, что вы креститесь. Поэтому идите, но этого не допускайте ни при каких обстоятельствах.

– Хорошо, – сказала Дороти.

– А во время службы – будьте начеку. Осмотритесь как следует, нет ли среди прихожан девочек, которые нам подходят. И если увидите подходящих, подойдите потом к пастору и постарайтесь выяснить их имена и адреса.

Итак, Дороти ходила в церковь Св. Георгия. Эта церковь была более «Высокой», чем церковь Св. Этельстана: вместо скамей – стулья, но никакого ладана, а викарий, по имени мистер Гор Уильямс) – за исключением праздничных дней, в простой рясе и стихаре. Что же касается службы, то она почти не отличалась от той, что проходила у Дороти дома, так что для неё не составляло труда давать соответствующие ответы в положенных местах, никак не вовлекаясь в происходящее.

Тот момент, когда она ощутила бы силу богослужения, так и не наступил. На самом деле, сама концепция богослужения теперь стала для неё бессмысленной. Дороти утратила веру, полностью и безвозвратно. Загадочная вещь – утрата веры, столь же загадочная, как и сама вера. Вера не произрастает из логики, точно также и с внутренним мироощущением человека. Но как бы мало не значили теперь для неё церковные службы, о часах, проведенных в церкви, Дороти не сожалела. Напротив, она с нетерпением ждала воскресного утра как некой благословенной мирной интерлюдии, и не только потому, что воскресное утро означало передышку, время, где за тобой не следили глаза миссис Криви и тебя не преследовал её занудный голос. В другом, более глубоком смысле, атмосфера Церкви действовала на неё успокаивающе и обнадёживающе, ибо она чувствовала, что всё происходящее в Церкви, какой бы абсурдной и малодушной не казалась цель, несла в себе нечто трудно определяемое, давала ощущение достоинства, душевного покоя, которые не так просто обрести вне Церкви. Ей казалось, что даже если ты больше не веришь, лучше посещать Церковь, чем не посещать, лучше следовать древней традиции, чем плыть по воле волн в мире свободы, оторвавшись от корней. Она очень хорошо понимала, что больше никогда не сможет произнести слова молитвы и вложить в них значение, но она также понимала, что всю оставшуюся жизнь будет продолжать с почтением соблюдать все ритуалы, с которыми она выросла. Из веры, которая у неё когда-то была, осталось только это, словно основной костяк в живом организме, связавший воедино всю её жизнь.

Об утрате веры и о том, что это может принести ей в будущем, Дороти серьёзно не задумывалась. Она была слишком занята просто своим существованием, просто работой над тем, как справиться с нервами и дотянуть до конца этого несчастного триместра, так как по мере приближения его к концу, поддерживать порядок в классе становилось всё сложнее и сложнее. Девочки вели себя отвратительно. Они ещё более ожесточились против Дороти; так ожесточаются против человека, которого раньше любили. Они считали, что она их обманула. Сначала она была хорошей, а потом превратилась в зверскую училку, как все остальные, – отвратительную зверскую училку, которая достаёт этими ужасными уроками правописания и готова оторвать тебе голову, если посадишь кляксу. Иногда Дороти ловила на себе их взгляды, отчуждённые, злобные испытующие взгляды детей. Когда-то они считали её красивой, а теперь она казалась им уродливой, старой и тощей. Она, действительно очень похудела с тех пор, как поселилась в Рингвуд Хаус. Теперь они её ненавидели, как ненавидели всех предыдущих учителей.