Дочь священника

Дороти отправлялась в долгие одинокие прогулки, изучая Саутбридж и его ещё более пустынные окрестности – Дорлей, Уэмбридж и Вест Холтон. Пришла зима, сырая и безветренная, в этих бесцветных пригородных лабиринтах она казалась мрачнее самой унылой пустыни. Два или три раза Дороти позволяла себе невероятную экстравагантность (хотя понимала, что она впоследствии будет стоить ей нескольких голодных дней): она покупала дешёвые билеты до Айвер-Хит или Бёрнэм-Бичес и обратно. В лесу было влажно и ветрено; ветер с моря переносил большие груды листьев, блестевшие как медь в неподвижном влажном воздухе, а дни были такими тёплыми, что, если надеть перчатки, можно было сидеть на воздухе и читать. В Сочельник миссис Криви извлекла веточки остролиста, которые она хранила с прошлого года, вытерла с них пыль и прибила у входа. Но она не собиралась, как она заявила, устраивать Рождественский ужин. Она не соблюдает всей этой Рождественской ерунды, которая, по её словам, одно сплошное надувательство, устраиваемое владельцами магазинов, и ведёт к пустой трате денег. К тому же она ненавидит индейку и Рождественский пудинг. Дороти вздохнула с облегчением: мысль о Рождественском ужине в безрадостной «утренней гостиной» (она представила себе на минуту миссис Криви в бумажном колпаке из хлопушки) была невыносима. Свой Рождественский ужин (сваренное вкрутую яйцо, два бутерброда с сыром и бутылку лимонада) она съела в лесу около Бёрнема, прислонившись к огромной крючковатой берёзе, склонившись над томиком Джорджа Гиссинга «Странные женщины».[103]

В дни, когда для прогулок было слишком сыро, она проводила большую часть времени в публичной библиотеке и, конечно, стала одной из её постоянных посетителей наряду с безработными мужчинами, сидевшими в мрачном раздумье над иллюстрированными журналами, которые они не читали, и одним пожилым бесцветным холостяком, проживавшим в «комнатах» на два фунта в неделю и посещавшим библиотеку, чтобы часами напролёт изучать книги о яхтах. Она почувствовала большое облегчение, когда триместр закончился, но это чувство быстро улетучилось. И в самом деле, когда нет ни единой души, с кем можно бы было поговорить, дни тянутся тоскливее обычного. Вероятно, нет в обитаемом мире уголка, где человек чувствовал бы себя более одиноко, чем на окраинах Лондона. В большом городе толпа и шум дают тебе, по крайней мере, иллюзию дружеского общения, а в сельской местности каждый про каждого всё знает, – это даже чересчур. Однако в таких местах как Саутбридж, если у тебя нет семьи и нет дома, который ты можешь назвать своим, можно прожить пол жизни и так и не суметь завести себе друга. В таких местах есть женщины, и особенно брошенные интеллигентные женщины на низкооплачиваемых работах, которые годами живут почти в полнейшей изоляции. Не прошло много времени, как Дороти обнаружила, что живёт в состоянии постоянного упадка духа, когда всё надоело, когда, как бы ты ни старалась, ничто не может тебя заинтересовать. Это была внутренняя опустошённость, та развращающая внутренняя опустошённость, которая лежит и ждёт своего часа в каждой современной душе. Впервые полное понимание того, что это означает, пришло к Дороти с потерей веры.

Она пробовала подсесть на чтение, и оно увлекло её на неделю-другую. Но через некоторое время все книги стали казаться занудными и невразумительными, так как сознание отказывается работать целенаправленно, когда ты в полном одиночестве. В конце концов, Дороти обнаружила, что не справляется с книгой, которая труднее детектива. Она устраивала себе прогулки на десять-двенадцать миль, надеясь, что усталость приведёт к смене настроения. Однако плохие пригородные дороги, сырые, топкие тропинки через лес, голые деревья, мокрый мох, огромные губчатые грибы нагоняли на неё страшную меланхолию. Ей необходимо было человеческое общение, а взять его, казалось, было неоткуда. По вечерам, когда она возвращалась в школу и смотрела на залитые светом окна домов, слышала доносившийся из них смех и звуки граммофона, сердце её наполнялось завистью. Ах, вот бы быть такой, как люди в этих домах! По крайней мере, иметь дом, семью, нескольких друзей, которым ты интересна! Были дни, когда она жалела, что у неё не достаёт мужества подойти и разговориться с незнакомыми людьми на улице. Порой ей хотелось притвориться благочестивой, чтобы завязать знакомство с викарием церкви Св. Георгия и его семьёй и, кто знает, получить возможность занять себя работой в приходе. А порой она приходила в такое отчаяние, что подумывала, не вступить ли ей в Y. W. C. A.[104]