Читаем Дочь священника полностью

Иногда они намеренно её подставляли. Девочки постарше и поумнее прекрасно представляли себе ситуацию: они понимали, что Милли под пятой у старухи Криви, и что последняя нагрянет, если они начнут сильно шуметь. Иногда они устраивали невероятный шум исключительно для того, чтобы завлечь старуху Криви и полюбоваться на лицо Милли, когда та будет её отчитывать. Временами Дороти могла сдерживаться и всё им прощать, потому что понимала: здоровый инстинкт заставляет их восставать против монотонной работы. Но временами, когда на грани нервного срыва она оглядывала два десятка глупых маленьких личиков, усмехающихся или мятежных, Дороти понимала, что может их возненавидеть. Дети так слепы, так эгоистичны, так безжалостны. Они не понимают, когда мучают вас, переходя все границы, а если и понимают, то их это не волнует. Ты можешь делать для них всё, что только возможно, можешь сдерживаться в ситуациях, когда и святой бы не устоял, но, если ты им наскучил или начинаешь на них давить, они возненавидят тебя, даже не задавшись вопросом, твоя ли в этом вина. Если вам не пристало быть школьным учителем, то для вас правдиво прозвучат такие строки:

«Под взором старших, как в неволе,С утра, усаженные в ряд,Бедняги-школьники сидят».[101]

Но когда «взор старших» становится твоим взором, ты понимаешь, что у этой картины есть и оборотная сторона.

Наступила последняя неделя, и начался грязный фарс «экзаменов». Система, как объяснила миссис Криви, была довольно проста. Ты натаскиваешь детей на некотором количестве примеров по арифметике, пока не убеждаешься, что они могут решить их правильно, а потом даёшь им те же примеры, пока они ещё не успели забыть ответы, на экзаменационном листе по арифметике. И так по очереди с каждым предметом. Экзаменационные листы, конечно же, потом отсылаются родителям учениц на показ. И Дороти писала отзывы под диктовку миссис Криви, и ей приходилось писать «отлично» так много раз, что (так случается, когда ты много раз пишешь одно и то же слово) она забывала, как его правильно писать, и начинала писать: «атлично», «отлечно», «отличьно», «отълично» и т. п.

Последний день проходил в ужасных беспорядках. Даже миссис Криви не могла удержать детей в узде. К полудню нервы у Дороти сдали, а миссис Криви устроила ей «разгон» перед семью девочками, которые остались обедать. В полдень поднялся такой шум, какого ещё не было, и, в конце концов, Дороти не выдержала и почти в слезах обратилась к девочкам с просьбой успокоиться.

– Девочки! – прокричала она так громко, чтобы её слышали за шумом. – Пожалуйста, прекратите. Пожалуйста! Вы ведёте себя со мной безобразно! Вы думаете, так поступать хорошо?

Конечно, это было фатальной ошибкой. Никогда, никогда, никогда не полагайтесь на милость ребёнка! Наступила минутная тишина, а потом одна ученица выкрикнула громко и насмешливо: «Милли!». В следующую минуту вступил весь класс, даже слабоумная Мэйвис, дружно скандируя: «Милли! Милли! Милли!». Дороти показалось, что в этот момент в ней что-то оборвалось. Она постояла с минуту, определила ученицу, которая кричала громче всех, подошла к ней, и закатила ей такую оплеуху, на какую была способна. К счастью, ученица оказалась из списка «средних плательщиков».

<p>§ VI</p>

В первый день каникул Дороти получила письмо от мистера Уорбуртона.

«Моя дорогая Дороти! – писал он. – Или мне следует называть тебя Эллен, по твоему новому имени, если я правильно понял? Должно быть, ты думаешь, что я поступил бессердечно, не написав тебе раньше, но должен заверить тебя, что о нашем предполагаемом бегстве я услышал не ранее, чем десять дней назад. Я был заграницей, сначала в нескольких местах во Франции, потом в Австрии, а потом в Риме, и, как ты знаешь, усиленно избегал соотечественников во всё время путешествия. Они и дома достаточно отвратительны, а заграницей мне так стыдно за их поведение, что я обычно стараюсь выдавать себя за американца.

Когда я приехал в Найп-Хилл, твой отец отказался со мной встречаться, но мне удалось перехватить Виктора Стоуна, который и дал мне твой адрес и имя, под которым ты сейчас живёшь. Мне показалось, что он делал это без особого желания, из чего я заключил, что даже он, как и все в этом ядовитом городишке, всё ещё считают, что ты в чём-то провинилась. Думаю, что теория о том, что мы с тобой вместе сбежали, провалилась, но они считают, что ты, должно быть, сделала что-то скандальное. Молодая женщина внезапно ушла из дома – так должен в этом быть замешан какой-то мужчина. Ты же знаешь, именно так работают провинциальные умы. Нет необходимости рассказывать тебе, что я разбил эту теорию в пух и прах. Тебе приятно будет узнать, что мне удалось загнать в угол эту отвратительную каргу, миссис Семприлл, и выложить всё, что я о ней думаю. И, смею тебя заверить, то, что я думаю, прозвучало довольно внушительно. Но она просто недочеловек. Я не мог ничего из неё выбить кроме лицемерного причитания: «Бедная, бедная Дороти».

Перейти на страницу:

Все книги серии A Clergyman's Daughter - ru (версии)

Дочь священника
Дочь священника

Многие привыкли воспринимать Оруэлла только в ключе жанра антиутопии, но роман «Дочь священника» познакомит вас с другим Оруэллом – мастером психологического реализма.Англия, эпоха Великой депрессии. Дороти – дочь преподобного Чарльза Хэйра, настоятеля церкви Святого Ательстана в Саффолке. Она умелая хозяйка, совершает добрые дела, старается культивировать в себе только хорошие мысли, а когда возникают плохие, она укалывает себе руку булавкой. Даже когда она усердно шьет костюмы для школьного спектакля, ее преследуют мысли о бедности, которая ее окружает, и о долгах, которые она не может позволить себе оплатить. И вдруг она оказывается в Лондоне. На ней шелковые чулки, в кармане деньги, и она не может вспомнить свое имя…Это роман о девушке, которая потеряла память из-за несчастного случая, она заново осмысливает для себя вопросы веры и идентичности в мире безработицы и голода.

Джордж Оруэлл

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века