Дочь священника

Она обучилась безотрадному искусству школьной учительницы. Она научилась мысленно уходить от бесконечных скучных часов во время урока, не тратить нервы, быть бдительной и безжалостной и даже, в некотором роде, гордиться и получать удовольствие при виде хорошо выполненной бесполезной галиматьи. Она, как-то совсем неожиданно, стала жёстче и взрослее. В её глазах исчезло то полудетское выражение, что было в них раньше, лицо осунулось, отчего нос стал казаться длиннее. Временами создавалось впечатление, что у неё лицо самой настоящей школьной учительницы, оставалось только подставить пенсне. Но всё же Дороти не стала циничной. Она понимала, что эти дети стали жертвой отвратительного мошенничества, и всё еще очень хотела, если это будет возможно, как-то улучшить их положение. Если она их мучила и забивала их головы ерундой, то на это была только одна причина: что бы ни случилось, она должна была держаться за свою работу.

В этом триместре в школе шумели совсем немного. Миссис Криви, озабоченной, как всегда, поисками возможности найти недочёты, редко представлялся повод постучать в стену ручкой метлы. Однажды утром за завтраком она посмотрела на Дороти пристально, будто взвешивая своё решение, а потом подтолкнула тарелку с мармеладом к середине стола.

– Берите мармелад, если хотите, мисс Миллборо, – сказала она довольно мягким для неё манером.

Впервые с того самого момента, как Дороти пришла в Рингтон Хаус, мармелад коснулся её губ и проследовал в рот. Она слегка зарделась. «Значит, эта женщина осознаёт, что я делаю для неё всё, что могу», – не могла не подумать Дороти.

С этих пор у неё на завтрак каждое утро был мармелад. И в отношении других вещей отношение миссис Криви стало… нет, нельзя сказать доброжелательным, ибо таковым оно никогда стать не могло, но менее грубым и оскорбительным. Бывали даже моменты, когда лицо её складывалось в гримасу, обозначавшую улыбку. При этом лицо её, как казалось Дороти, скрипело от усилий. Примерно в это же время её разговоры стали пестреть ссылками на «следующий триместр». Теперь повторялось «В следующем триместре мы сделаем это» или «В следующем триместре я хочу, чтобы вы сделали то-то», – так что, в конце концов, Дороти начала чувствовать, что завоевала доверие миссис Криви и теперь с ней обращаются больше как с коллегой, чем с рабыней. От этого в её сердце поселилась маленькая, необоснованная, но очень взволновавшая её надежда. А что если миссис Криви поднимет ей зарплату! По сути, это было маловероятно, и она гнала от себя эту надежду, но гнала почти безуспешно. Если бы её зарплата поднялась хотя бы на пол кроны в неделю, это многое бы изменило!

Наступил последний день. Если повезёт, миссис Криви может выдать зарплату завтра, подумала Дороти. Ей действительно очень нужны были деньги. Последние несколько недель у неё не было ни пенни, и она была не только невыносимо голодна, но ещё ей очень нужны были новые чулки, так как все пары, что у неё остались, были штопанные-перештопанные. На следующее утро, выполнив всю предназначавшуюся для неё работу по дому, вместо того чтобы уйти, Дороти ждала в «утренней гостиной», пока миссис Криви гремела наверху шваброй и ведром. Вскоре миссис Криви спустилась вниз.

– Ах, вы здесь, мисс Миллборо, – сказала она странным многозначительным тоном. – Я так и подумала, что вы сегодня не будете спешить уйти утром из дома. Ну а раз уж вы здесь, думаю, я могу также выплатить вам вашу зарплату.

– Спасибо, – сказала Дороти.

– Ну и после этого, – добавила миссис Криви, – у меня для вас небольшое сообщение.

У Дороти всё оборвалось внутри. Не означает ли это «небольшое сообщение» долгосрочное увеличение зарплаты? Вполне вероятно. Миссис Криви извлекла из запираемого на ключ ящика комода потёртый раздутый кожаный кошелёк, открыла его и послюнявила большой палец.

– Двенадцать недель и пять дней, – произнесла она. – Практически, двенадцать недель. Чего уж там с днями считаться. Получается шесть фунтов.

Она отсчитала пять грязных фунтовых банкнот и две десятишиллинговые. Затем, осмотрев внимательно одну из банкнот и, вероятно, решив, что она слишком чистая, она положила её обратно в кошелёк и выудила оттуда другую, разорванную пополам. Она пошла к комоду, достала оттуда кусок прозрачной клейкой ленты и аккуратно склеила две половинки. Затем протянула их Дороти, вместе с пятью другими.

– Ну вот, мисс Миллборо, – сказала она. – А теперь, будьте любезны, не задерживайтесь, освободите помещение. Я в вас более не нуждаюсь.

– Не хотите ли вы…

У Дороти всё внутри похолодело. Кровь отхлынула от лица. Но даже сейчас, в ужасе и отчаянии, она не была вполне уверена, что поняла значение сказанных ей слов. Где-то наполовину, она всё ещё полагала, что миссис Криви хочет, чтобы она не оставалась дома только сегодня, на оставшуюся часть дня.

– Вы во мне более не нуждаетесь? – повторила она слабым голосом.

– Нет, с начала нового триместра я нанимаю другую учительницу. И зачем же я буду держать вас все каникулы за просто так. Вы не согласны?