Мистер Уорбуртон настаивал, чтобы они ехали на такси всю дорогу до Лондона, и, когда проезжали тихие места, где не гремел транспорт, говорил так много и энергично, что Дороти едва удавалось вставить словечко. Уже только когда они въехали в окрестности Лондона, она получила от него объяснение причины столь внезапной перемены в её судьбе.
– Скажите мне, – попросила она, – что же такое случилось? Я не понимаю. Почему так внезапно стало возможным моё возвращение домой? Почему люди теперь больше не верят миссис Семприлл? Неужели она призналась?
– Призналась? Только не она! Но её выдали грехи её, что то же самое. Произошло то, что вы, верующие люди, приписываете делу рук Провидения. Отпусти хлеб твой по водам, и всё такое.[106] Она попала в ужасную передрягу – обвинение в клевете. Последние две недели в Найп-Хилле только об этом и говорят. Я думал, что ты читала об этом в газетах.
– Да я в газеты уже сто лет не заглядывала. А кто подал иск о клевете? Не мой же отец?
– Боже правый, нет! Священнослужитель не может подать иск о клевете. Это сделал управляющий банка. Ты помнишь её любимую историю о нём? Что он содержал женщину на банковские деньги и тому подобное?
– Да, думаю, что помню.
– Несколько месяцев назад она сглупила и изложила это всё в письменном виде. Некий друг, а, как я думаю, подруга, – взяла это письмо и показала управляющему банка. Он подал иск – миссис Семприлл приказано было заплатить сто пятьдесят фунтов за причинённый ущерб. Не думаю, что она заплатила и пол пенни, но, по крайней мере, её карьера скандалистки закончилась. Можно продолжать годами очернять людей, портить их репутацию, и все будут тебе верить, более или менее, даже если совершенно очевидно, что ты врёшь. Но если уж тебя разок признали лжецом в суде, ты, как говорится, дисквалифицирован. С миссис Семприлл покончено, по крайней мере в Найп-Хилле. На днях она покинула город, практически, сбежала под покровом ночи. Думаю, сейчас она показывает себя в Бери-Сент-Эдмундс.
– Но какое это имеет отношение к тому, что рассказывали о нас с вами?
– Никакого, совсем никакого. Да и что теперь волноваться? Главное – твоё доброе имя восстановлено, и все эти старые карги, которые не один месяц брызгали слюной в твой адрес, теперь говорят: «Бедная, бедная Дороти! Как
– Вы хотите сказать, что они думают, что раз миссис Семприлл лгала в одном случае, то она, по всей видимости, лгала и в другом?
– Несомненно, именно так они бы и выразились, если бы умели приводить аргументы. В любом случае, миссис Семприлл опозорена, а поэтому и все люди, которых она оклеветала, должны оказаться мучениками. Даже моя репутация на настоящий момент оказалась незапятнанной.
– И вы действительно думаете, что это всему конец? Вы думаете, они действительно поверили, что это была случайность? Что я просто потеряла память и ни с кем не сбегала?
– Ну, так далеко я бы не заходил. В этих сельских местечках некоторая подозрительность всегда прячется по углам. Подозревают не в чём-то конкретном, ну ты понимаешь, просто подозрительность в общих чертах. Своего рода инстинктивная нечистоплотность сознания простолюдина. Могу себе представить, как лет через десять в павильоне бара «Пёс и бутылка» будут неопределённо судачить о какой-то грязной тайной истории из твоего прошлого, только никто уже не вспомнит, что именно это было. И всё же твоим бедам пришёл конец. Будь я на твоём месте, я не стал бы давать никаких объяснений, пока тебя не спросят. По официальной теории у тебя очень сильно разыгрался грипп, и ты уехала, чтобы восстановить силы. Я бы её и придерживался. Вот увидишь, они её примут запросто. Официально против тебя ничего нет.
Вскоре они доехали до Лондона, и мистер Уорбуртон повёл Дороти отобедать в ресторан на Ковентри-стрит, где они заказали жареного цыплёнка с аспарагусом, крошечный, жемчужно-белый картофель, только что извлеченный из родной почвы, а также пирог с патокой и бутылку Бургундского. Однако самое большое удовольствие, после водянистого, чуть тёплого чая миссис Криви, Дороти доставил чёрный кофе, который они выпили в завершение. После обеда они поймали такси и направились на вокзал Ливерпуль-стрит, где сели на поезд в 2.45. До Найп-Хилла было ехать четыре часа.