События были изложены все-таки Мортоном, их участником и очевидцем. Он должен был знать с абсолютной точностью, что происходило в течение июня того года. Однако ни имя Элеонор Батлер, ни закон о престолонаследии — «Titulus Regius» — им ни разу помянуты не были. Если верить Мортону, Ричард использовал факт женитьбы Эдуарда на своей любовнице Элизабет Люси. Но Элизабет Люси, как указывал сам Мортон, этот факт начисто отрицала. Зачем было Мортону ставить кеглю, чтобы тут же ее сбить? Зачем надо было менять Элеонор Батлер на Элизабет Люси?
Видимо, затем, чтобы с уверенностью заявить, что Люси и не была замужем за королем, чего он не мог бы сделать в случае с Элеонор Батлер? Видимо, так. Значит, кому-то было важно доказать, что доводы Ричарда о том, что дети Эдуарда рождены вне брака, несостоятельны. А поскольку Мортон рукой Томаса Мора писал по заказу Генриха VII, этим человеком и был, вероятней всего, сам Генрих. Тот же Генрих VII уничтожил билль о престолонаследии и даже копии с него хранить запретил. Только теперь Грант вспомнил слова Каррадина о том, что Генрих приказал отменить билль без всякого чтения. Ему было крайне важно, чтобы люди начисто забыли об этом билле, чтобы он был уничтожен таким беспрецедентным способом.
Почему же ему это было так важно?
Почему именно Генриху было небезразлично, имел Ричард права на престол или нет? Наверное, не потому, что он мог бы тогда заявить: «Притязания Ричарда на престол ложны, а мои — нет». Однако какими бы ничтожно малыми ни были притязания Генриха Тюдора на престол, он все же был Ланкастер, а наследники Йорков в расчет вообще не принимались. Тогда зачем Генриху понадобилось заставлять всех забыть о содержании «Titulus Regius»? Зачем надо было скрывать Элеонор Батлер и выводить на сцену любовницу, которую никому и в голову не приходило считать женой короля?
До самого ужина ломал себе голову Грант над этой проблемой. К тому времени ему принесли снизу записку.
— Велели передать, что ее оставил для вас один молодой американец, — служитель протянул ему сложенный листок.
Грант поблагодарил и, не удержавшись, спросил служителя:
— Что вы знаете о Ричарде Третьем?
— А каков приз?
— Приз? — удивился Грант.
— Это ведь викторина?
— Да нет, это я из любопытства спрашиваю, что знаете вы о Ричарде Третьем?
— Он первый совершил массовое убийство.
— Массовое? Мне казалось, что у него было всего два племянника.
— Нет, нет, нет. Я не силен в истории, но это-то я знаю точно. Убил сперва брата, кузена и беднягу короля, а потом расправился и с племянниками. Так сказать, рассчитался с ними оптом.
Грант задумался.
— А если я вам скажу, что он никого и не убивал, что вы на это ответите?
— Я отвечу: это ваше право. Есть люди, которые думают, что земля плоская. Есть люди, которые думают, что конец света наступит в 2000 году. Некоторые верят, что возраст Земли менее пяти тысяч лет. Пойдите-ка в воскресенье к Марбл-Арч,[22] там еще и не такое услышите.
— Значит, мои слова вам не по вкусу?
— Очень даже по вкусу, но, к сожалению, не нахожу их достаточно убедительными. Но я вам не помеха. Сделайте еще одну попытку. Испробуйте себя на «Уголке ораторов» в одно из воскресений и найдете массу последователей. Может быть, даже станете зачинателем целого движения.
Он шутливо отсалютовал, коснувшись рукой воображаемого козырька, и удалился, напевая что-то себе под нос. Невозмутимый и полный достоинства.
«Не дай бог, если дело дойдет до этого, — подумал Грант. — Еще немного — и я действительно попаду к ораторам Гайд-парка».
Он развернул записку от Каррадина, которая гласила: «Вы хотели знать, кто еще из наследников престола пережил Ричарда. То есть дети мужского пола. Я забыл вас попросить дать мне список таковых, чтобы я мог навести справки. Думаю, это будет полезно».
Ну что ж, если всему миру на это плевать, то слава Богу, что нашелся такой надежный человек, как этот молодой американец.
Грант отложил в сторону святого и благоверного Мора, взахлеб описывавшего истерики и абсурдные обвинения, и решил по трезвому школьному учебнику проследить по порядку, сколько же было наследников английского престола. И тут он вспомнил кое-что еще. Истерика на Совете в Тауэре, описанная Мором, безумное обвинение в колдовстве, в результате чего у Ричарда высохла рука, было брошено Джейн Шор.
Контраст между описанной сценой, бессмысленной и жуткой даже для бесстрастного читателя, и доброжелательным, терпимым и даже веселым тоном письма, в котором Ричард писал, собственно, только о Джейн Шор, был разительным.
«Не дай бог, — снова мысленно произнес Грант, — мне придется выбирать между тем, кто описал эту сцену, и автором письма. Я бы, конечно, выбрал автора письма, независимо от того, что каждый из них совершил».