Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Вероятно, никто так не рвался всем сердцем из Ялты домой, как Анна; впервые за эти дни на её лице появилась искренняя улыбка. Она беседовала с Эдом Стеттиниусом в фойе с шубой внакидку, чтобы незамедлительно прыгнуть в авто, как только его подадут{682}. Но уезжать американцам предстояло поэтапно. Вопреки собственному настойчивому желанию срочно вылететь на Ближний Восток, Рузвельт вдруг почему-то решил, что американская делегация по пути должна заехать в Севастополь и провести вечер и ночь на борту штабного корабля «Катоктин». Ведь нужно отблагодарить находящихся на его борту офицеров ВМС США за их усилия и поднять их боевой дух, а в Египет можно вылететь наутро. Черчилль, не желавший, чтобы без него обсуждали судьбы стран, традиционно относившихся к сфере британского влияния, вдруг решил и сам свидеться с Ибн-Саудом по дороге домой, в Лондон, – и поспешно договорился об этой встрече с королем. Заехав на ошвартованный в Севастополе собственный логистический корабль «Франкония», британцы планировали вылететь в Афины, а оттуда отправиться в погоню за Рузвельтом и его командой и настигнуть их через сутки в Египте на Большом Горьком озере, удобно расположенном посреди Суэцкого канала между Средиземным и Красным морями{683}. Выходило, что лишь после этого рандеву суждено было по-настоящему попрощаться Уинстону и Саре с одной стороны, и Франклину и Анне с другой.

«Даже не вижу, как мы теперь можем добраться домой раньше 26-го, – сообщала Анна мужу. – Боюсь, что скорее 28-го». Анне не терпелось поскорее вернуться не только из-за тревоги за здоровье отца. «Почти не нахожу тут возможности отвязаться от людей, чтобы хоть что-то написать без того, чтобы кто-то подглядывал из-за плеча! Ну и как всегда у меня бывает с OM, эти “кто-то” – всё та же его банда из Б[елого] Д[ома]». Как Анна ни пыталась улизнуть от этой компании старых заговорщиков в окружении Рузвельта, всякий раз кто-нибудь из них оказывался у неё за плечом – и подглядывал, что она там пишет. Писать о том, какие именно соглашения были достигнуты в Ялте, Анна смысла не видела, сообщала она мужу, поскольку коммюнике об этом всяко опубликуют раньше, чем он получит её письмо. «Прочла тут одно, подсказанное всей нашей толпой и написанное Госдепом. Ну так и сразу видно, кто писал. По мне, так это блестящий фантик с пустышками общих мест внутри, но Стив [Эрли] клянётся, что это вау как эпохально!» – Анна привычно злословила по адресу пресс-секретаря Белого Дома, не задумываясь, что «блестящий фантик с пустышками общих мест внутри» – то есть многострадальное коммюнике – плод трудов её отца, опубликованный за его же подписью. «Милый мой сладкий, – писала она в заключение, – я точно знаю, что была OM в помощь, и, конечно, от всего этот опыта бросает в дрожь – в острую дрожь!»{684}

После подписания коммюнике дело оставалось за малым – дипломатично обменяться подарками: часами и перьевыми ручками от западных делегатов советским и горами икры с фруктами и морем шампанского с водкой вкупе с россыпями папирос на память британцам и американцам. Но Анну ожидал особый подарок от Аверелла Гарримана. Будучи дипломатом до мозга гостей, тот отставил в сторону накопившееся раздражение в адрес своего президента и преподнёс его дочери самый что ни на есть искренний и памятный знак признательности. Действуя в соответствии с полубессознательными планами и замыслами, Рузвельт, конечно, перегрузил дочь, и в первые дни конференции Анна никак не способствовала достижению послом стоящих перед ним целей, но ведь то была не её вина. А тут Гарриман где-то отыскал лепную фигурку матери с младенцем в крымско-татарском национальном костюме и решил, что это будет отличный подарок для её дочери Элли. Безделушка была грубо слеплена и расписана по-детски неумело, но Анна была тронута безмерно как самим подарком, так и тем, что Аверелл оказался столь мил. Он оказался одним-единственным из всех присутствовавших в Ялте на той неделе, кто хоть как-то и чем-то облегчил ей жизнь{685}.

Авереллу и Кэтлин Гарриманам предстояло отбыть из Ялты вместе с Рузвельтами и также провести ночь на «Катоктине», а уже на следующий день вылететь в Москву. Эд Стеттиниус и его госдеповская свита, включая Фримана Мэтьюза и Уайлдера Фута, отправлялись с ними одним бортом и планировали пару дней погостить в посольстве США в Москве перед отправкой на родину. За это время Стеттиниус и Гарриман собирались в деталях обсудить с Молотовым кое-какие аспекты послевоенных советско-американских отношений, например, принципы экономической конкуренции и международной торговли. И к этим жизненно важным переговорам Стеттиниус в очередной раз решил привлечь Элджера Хисса{686}! Также вместе с ними в Москву отправлялся и Эд Флинн, политический советник и верный слуга Рузвельта. Кэти иронизировала, что не иначе как нью-йоркские католики решили направить в Москву целую миссию с расплывчатым заданием «заставить русских молиться!»