Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Едва они отъехали, Черчилль разнервничался. Британцы планировали переночевать в Воронцовском дворце и чинно выехать в Севастополь утром, а теперь Сара заметила, что на отца прямо в машине волной накатило чувство одиночества вкупе со смятением. Рузвельт и Сталин отбывают сегодня же, а его, Черчилля, отцепляют и бросают в Ялте.

– Зачем нам здесь оставаться? – допытывался он у Сары. – Почему бы и нам не отбыть сегодня же вечером?.. Не вижу ни малейшей причины задерживаться здесь ни на минуту!

Сразу же по прибытии в Воронцовский дворец премьер-министр, выскочив из машины, ворвался в свой импровизированный кабинет, угрожая разметать аккуратно разложенные повсюду стопки бумаг. «Вы как хотите, – объявил он своему персоналу, – а я уезжаю через пятьдесят минут!» Вошедшая следом Сара застала всех уже «с отвисшими челюстями в ошеломленной тишине». После молниеносного шока все «гальванизировались и судорожно задергались», распихивая бумаги по коробкам, защелкивая крышки на портативных пишущих машинках и пакуя личные вещи{697}. Сам же Черчилль бегал среди поднятой им бури в поисках куда-то запропастившегося денщика: «Где Томми? Сойерс, ко мне! – кричал он. – Сойерс! Где все? Свистать всех наверх!»{698} Сара тем временем приметила в холле груду «коробок и тюков с загадочным содержимым» – новую порцию подношений от русских и дополнительную работу по паковке и погрузке вещей для персонала.

«Естественно, – писала позже Сара матери, – за 50 минут у нас было время хоть шесть раз передумать!» Уинстон ходил туда-сюда среди мечущихся сотрудников и выпаливал один новый план за другим: «Ладно, переночуем здесь и уедем завтра после ланча… Вылетаем завтра… Отплываем сегодня морем… в Афины… Александрию… Каир… Константинополь… Никуда заезжать не будем… Всем сидеть на борту и читать газеты!»{699}

Планы составлялись, тут же рвались в клочья и пересоставлялись, пока это не довело до нервного срыва даже ко всему привычного денщика Черчилля. Слёзы навернулись на глаза Томми Сойерса при виде горы доставленного из прачечной сырым белья, которое теперь предстояло разложить по наполовину собранным чемоданам. Никто же не готовился заранее к столь внезапному отъезду. Он положил было в чемодан пакет с губкой, затем передумал и вынул его, решительно не зная, как быть и что делать. Томми сначала аккуратно выложил для сэра Уинстона парадную форму лорда-хранителя пяти портов, затем опять передумал и заменил её на униформу Королевского яхт-клуба. «Ну нельзя же им со мною так!» – в отчаянии воскликнул он, обращаясь к Саре, которая, впрочем, и сама была ошеломлена беспорядочностью их скоропалительного бегства.

Между тем Черчилль продолжал расхаживать по всему дворцу, заскакивая во все подряд комнаты «шустро и бодро, как школьник после уроков, сделавший все домашние задания». Он явно не отдавал себе отчёта, что всех ещё больше напрягает своими внезапными появлениями, не говоря уже о призывах: «Ну же, давайте, поторопитесь!»

Через час и двадцать минут после внезапного объявления Черчиллем сборов к срочному отъезду «кавалькада машин, стонущих от перегрузки раздутыми чемоданами», отчалила от дворца и потянулась к горам в направлении на Севастополь{700}. Там и сям, однако остались валяться кучи не поместившихся в чемоданы вещей, среди них – дорогие сигары, зажигалки и даже серебряный портсигар премьер-министра. Впрочем, не исключено, что их ещё раньше растащила на сувениры не лишённая ловкости рук советская прислуга{701}.

В 17:30 отбыл последний лимузин, и вся процессия потянулась от Чёрного моря в долгий обратный путь через горы. Выдающееся достижение – сборы за восемьдесят минут – не избавило англичан от горечи символического поражения: как вскоре стало известно Саре, они-таки оказались последней по времени отъезда из Ялты делегацией. Рузвельты, Гарриманы и иже с ними выехали на целый час раньше, строго по расписанию, составленному по воле и тщательно продуманному плану Рузвельта. У американцев, правда, тоже приключилась одна незадача: в «паккарде» с адмиралом Лехи и доктором Брюэнном потёк бензопровод – и салон наполнился ядовитыми парами, из-за чего двум этим уважаемым людям пришлось всю дорогу до Севастополя мёрзнуть в темноте с открытыми окнами{702}. Тем временем, по меткому замечанию наблюдательной Сары, «Сталин просто исчез, как джинн, будто его и не было». Советская власть выпотрошила из скудных закромов своей разорённой родины всё необходимое для восстановления подобия былой роскоши заброшенной царской летней игрушки, но через считанные часы после подписания коммюнике «Ялта осталась покинутой всеми, кроме тех, кому предстояло там прибираться после гулянки»{703}.