Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Аверелл пообещал президенту Трумэну продолжить нести дипломатическую службу в Москве до полного завершения войны[86], но быстро оказался в ещё большей изоляции от новой администрации, нежели от прежней. Если Рузвельт прислушивался к советам Аверелла реже, чем следовало бы, новый госсекретарь Джимми Бирнс вовсе его советам не внимал, а президенту о них даже не докладывал{766}. Пока Аверелл продолжал выполнять эту свою неблагодарную работу, родные и близкие Гарриманов на родине уже вовсю готовились к их скорой встрече. «Когда вернусь в Нью-Йорк, едва ли у меня получится жить в доме 18E по 68-ой, – писала Кэти сестре о перспективе возвращения в их семейные апартаменты. – Мне бы скорее хотелось независимости»{767}. Кэти никогда не была предрасположена ни к ностальгическим воспоминаниям, ни к попыткам остановить прекрасное мгновение. Целых четыре года она последовательно проживала день за днём ради своего отца, и этот опыт, конечно, останется ей дорог, но мир не стоит на месте, и Кэти не желала от него отставать. Война изменила социальную ткань Соединённых Штатов и открыла небывалые прежде возможности перед незамужней женщиной. Следующим приключением для Кэти станет жизнь для самой себя.

Но тут обнаружилось, что Кэти придётся ещё чуток повременить с обретением личной независимости. Аверелл согласился задержаться в Москве ещё на несколько месяцев для упрощения передачи дел от старой администрации новой; и она, конечно же, останется при отце до завершения работы, которую они вместе начали. Лишь после этого, в самом начале нового года, Аверелл и Кэти, наконец, отбудут из Москвы на родину.

Итак, в январе 1946 года, после почти четырёх совместно проведенных лет за океаном, невероятное партнёрство отца с дочерью подошло к концу. Транзитом через Японию, Корею, Китай и Сан-Франциско Гарриманы наконец долетели до Нью-Йорка. Пока они там ещё только привыкали к резко изменившемуся жизненному укладу, из Москвы им вдогонку прибыла морем пара совершенно особенных и даже необычайных подарков. Сталин выслал им из Советского Союза двух дорогущих коней: английских кровей жеребца по имени Факт для Аверелла и русского кавалерийского коня по имени Бостон для Кэти. Бостон вообще имел героическое прошлое, поскольку участвовал в разгроме нацистов под Сталинградом{768}. Этот жест Сталина был невероятно щедрым в денежном выражении, но советский вождь и здесь остался верен себе: смысл жеста был исполнен загадочности. Преподнёс ли он этих племенных жеребцов в знак искреннего уважения к Гарриманам? Или же это материальное вознаграждение им за оказанные услуги и признание их заслуг в деле содействия – пусть порою и невольного, или по недоумию – укреплению его авторитета и статуса на международной арене и решению его задач в послевоенном мире? Узнать об этом Гарриманам было не суждено. Как позже признает Аверелл: «Для меня Сталин остаётся самым непостижимым и противоречивым персонажем из всех, кого знал, – и пусть приговор ему вынесет суд истории»{769}.

По возвращении из Москвы Кэти была преисполнена решимости начать с чистого листа новую и независимую жизнь. Она редко обращалась к воспоминаниям о годах в Европе, однако в последующие годы, при каждом возвращении домой в Арден-Хаус, о той поре её жизни ей будет напоминать пара сталинских скакунов в конюшне, стоящих бок о бок с их пони для поло. Именно на этих лошадях Кэти и Аверелл будут совершать совместные прогулки по окрестным лугам и лесным тропам. А поскольку ни отец, ни дочь не были людьми, склонными к ностальгии, этот дар Сталина останется для них чуть ли не единственным напоминанием о партнёрстве, у истоков которого они стояли, и чрезвычайных военных годах, проведённых ими вместе{770}.

Утром 17 апреля 1945 года яркое солнце освещало интерьеры величественного собора Святого Павла. Пусть и с почерневшими от гари стенами, и с уничтоженным немецкой бомбой алтарем, собор этот – гордость Лондона – блиц пережил – и это было явленное чудо свыше. На протяжении всей войны собор Святого Павла служил для лондонцев источником вдохновения и утешения. Теперь же, когда война в Европе близилась к развязке, внутри было тесно от собравшихся на поминальную службу по великому другу Британии Франклину Рузвельту.