Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

После присутствия на поминальной службе в Лондоне Сара вернулась на авиабазу в Медменхэме и оттуда неделями наблюдала за отчаянной политической борьбой своего отца. Чем громче звучали призывы ко всеобщим выборам, тем яснее становилось, что избиратели всё более склоняются на сторону Лейбористской партии Клемента Эттли с её социалистическими идеалами. 23 мая, ровно через две недели после безоговорочной капитуляции нацистской Германии, члены коалиционного правительства военного времени от Лейбористской и Либеральной партий подали в отставку, оставив Черчилля во главе временного кабинета министров консерваторов до формирования нового правительства по итогам назначенных на 5 июля всеобщих выборов. Предвыборную кампанию Черчилль начал за месяц до выборов, открыв её 4 июня пламенной речью с осуждением набирающих в Британии популярность идей социализма. Он отчаянно, но тщетно надеялся отбить у новоявленных приверженцев Лейбористской партии охоту голосовать за её программу, сулящую неисчислимые опасности под видом гуманной и благонамеренной формы социалистического управления государством. Сара у себя в Медменхэме внимала тем вечером речи отца по радио. При социалистическом режиме, грозно предупреждал Уинстон, британская демократическая традиция свободы слова и речи уступит место полицейскому государству. История показала, что подобное правительство неизбежно приводит к тоталитарному государству, которому придётся «опираться на некую форму гестапо» для принуждения к исполнению своих программ и затыкания рта критикам. Гражданские служащие «перестанут быть как служащими, так и гражданскими». За этими гневными инвективами Черчилля стояла тревога, пробуждённая ходом развития событий в Восточной Европе{777}.

Сара, слушая, отмечала, что налицо редчайший случай, когда риторика её отца звучит фальшиво и цели не достигает. Она-то, в отличие от него, день за днём работала бок о бок с людьми самых разных взглядов. Ему бы надо было с ними поговорить, прежде чем готовить речь. По завершении трансляции Сара сразу же позвонила отцу. У него к ней был один вопрос: если бы она была сторонницей Лейбористской партии, убедила бы Сару его речь пересмотреть свои взгляды? К сожалению, связь была плохая, и ответа дочери Уинстон не расслышал.

На следующее утро Сара проснулась всё с тем же острым желанием поделиться с отцом своим мнением о его речи. За годы войны её уверенность в себе сильно окрепла, и теперь она не боялась высказывать свою точку зрения с предельной откровенностью. «Ты вот спросил, убедила бы меня твоя речь, – написала она в первых строках своего весьма обстоятельного письма. – Если бы я мыслила по-лейбористски, то сомневаюсь, что она побудила меня проголосовать за консерваторов». Она понимает страхи отца в отношении социализма, особенно учитывая опыт Ялты. Но, хотя его речь и может заставить задуматься о некоем абстрактном социализме, как таковом, и принять его точку зрения, абстракции малозначимы для людей, испытывающих трудности с тем, чтобы хоть как-то прокормить собственных детей.

«Из моих знакомых [сторонников] лейбористов никто не голосует за лейбористские идеалы или убеждения, а голосуют они просто потому, что жизнь у них сделалась такой тяжёлой, – объясняла она. – Они же в одном только голосовании за лейбористов и видят надежду на облегчение ежедневных тягот. <…> Социализм в том виде, в каком он практиковался в войну, никому вреда не причинил, а многим, напротив, сослужил весьма добрую службу. <…> Сколько бы ни было молока, всем доставалось поровну, и богатые не умерли от того, что их мясной рацион уравняли с рационом бедняков; и нет сомнений, что вот это чувство общности тягот и жертв сплотило всех нас. Так почему бы, говорят они, нам не солидаризоваться на почве этого чувства общности жертвы и в мирное время?» Затем Сара чуть умерила пыл своей риторики: «Ты не подумай, что я бунтарка!» И в социалистки она записываться не собирается. Просто она пытается ему объяснить, что имеется две основные категории электората лейбористов. Есть ученые и интеллектуалы, клюнувшие на лейбористские идеи, – этих, по её мнению, никому не переубедить. Но, писала она: «Мне тревожно за широкие массы бездумной или поверхностно мыслящей публики, которые, повторюсь, стали лейбористами только потому, что верят: только голосуя за них можно как-то обуздать неравенство возможностей в силу классовых привилегий знатных и богатых. Не думаю, что они мыслят глубже этого, но и на дым мечты о мире, построенном всецело на всеобщем равенстве, они едва ли ведутся. Но они-таки действительно хотят большего – и много большего, нежели совокупность всего того, что когда-либо имели»{778}. Подобно простым ялтинцам и севастопольцам рядовые британцы уповали на то, чтобы в один прекрасный день их жизнь стала полегче, а блага доступнее.