Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Гурьевна была сильной женщиной, моя мама вспоминала, что только однажды видела ее слезы – когда та оставалась в чужой (невесткиной матери) избе на Волге осенью 1941 года. Сыновья работали в Москве, любимый зять увозил дочь и внучку в эвакуацию. Немцы уже взяли Калинин, бомбили Кашин и Калязин, и никто не знал, что будет дальше – может быть, что и конец света. И вот на рассвете, провожая подводу и вручив внучке на прощанье синий бидончик с горячими еще лепешками на сметане, Гурьевна заплакала. Но в остальном она всегда оставалась твердой. Остаток жизни прожила с невесткой – вдовой старшего сына и ее двумя сыновьями, своими внуками. Перед смертью – а умирала от рака желудка очень мучительно – исповедовалась. Невестка пыталась подслушать, но слышала только попа, который громко вопрошал: аборты делала? мужу изменяла? – но ответов было не разобрать.

Вместо послесловия

Юлия Рублева. Они справлялись как могли [33]

1. Будут ругать

Наши родители, те, кто родился сразу после войны, – особенное поколение. Инфантильное или слишком властное, жесткое и жестокое, беспомощное в обычных человеческих проявлениях и часто вовсе бесчеловечное – таким выглядит это поколение во многих историях, которые рассказывают их выросшие дети.

Наши родители – дети тех, кто победил в войне, последнее поколение, прожившее взрослую жизнь в Советском Союзе. Именно им было 40–50 лет, когда страна распалась. Именно их система ценностей стала негодной в перестройку, именно они с трудом выживали, умирали от инсультов, становились олигархами в 90-е годы.

Именно они сейчас у власти в нашей стране. Именно они – родители тех, кому сейчас 30–40–50 лет.

У нашего поколения, у тех, кто родился в 70–80-е, один из самых частых запросов на работу с психологами – «я не хочу быть таким, как они. Я не хочу быть похожим на них. Я не хочу обращаться со своими детьми так, как они».

Что же такого делало – и чего не делало – поколение наших родителей со своими детьми, с нами? Такого, что мысль быть похожим на них наполняет нас ужасом? Переработав огромное количество материала по этой теме, я могу ответить просто: оно не справлялось.

Они били нас и дрались друг с другом. Часто – избивали. Они усыновлялись и удочерялись к своим совсем маленьким детям, в три года научив их: «Ты уже взрослый». Отцы почти поголовно пили. Матери не заступались за своих детей ни перед школой, ни перед отцами, ни перед другими взрослыми. Они имели сложные отношения с деньгами и сексом, почти не имея ни того ни другого.

Они жили в хрущевках со своими родителями, даже не делая попыток отселиться. Они не разговаривали с нами, своими детьми, ни о смерти, ни о болезни, ни о любви, не говорили о сложном и важном. Они говорили на все наши просьбы «денег нет» и закрывали дверь перед нашим носом, если мы не приходили домой вовремя. Наконец, они беспрерывно орали на нас. Они говорили соседям «алкаш», «разведенка», «торгаш», «мещане» и «чтоб вы сдохли».

…Они рисовали снежинки на окнах к Новому году. Они наряжались Дедом Морозом, наши папы – и наши мамы, если пап не было. Они придумывали конфеты из смеси «Малютка», умели варить затируху, как их матери в войну, ходили в походы и катали нас на велосипедах.

Они «доставали» – колбасу, платья, сапоги, туфли, пальто; они очень плохо одевались и радовались каждой новой вещи. Наши мамы плевали в тушь «Ленинградская» и ювелирно точно красили ресницы, собирали хрусталь и книги, часами, плача от страха и жалости, стояли под окнами детских палат в больницах – к нам их не пускали.

Они устраивались в детские сады и школы нянечками и уборщицами, лишь бы быть рядом. Они ревели, когда их бросали мужья, когда заболевали подруги, когда мы не слушались, они не знали французских духов, полноценного сна и в основном большую часть жизни недосыпали.

Отцы приносили в кулечке конфеты и ягоды, мастерили с нами по вечерам парусники, рассказывали сказки, читали. Они ходили в школу и потом пороли нас по итогам разговора с учителем или утешали нас. Они говорили с нами о космосе, о войне и о дедушке – Герое Советского Союза.

Они учили нас точить карандаши, приносили мимозу на 8 Марта, умели чинить обувь и радиоприемники. Они учили давать сдачи. Они могли ни разу не сказать нам «я тебя люблю» и плакали на наших свадьбах.

Они бросали кафедры и шли торговать на рынке в 90-е, они возили клетчатые сумки, становились теми самыми «торгашами» и «мещанами», чтобы мы могли выжить.

Они рожали нас, когда сами были совсем юными, в 18–20 лет. Они не справлялись.

Они справлялись как могли.

За несколько лет работы с этой темой мои гнев, возмущение, ужас переродились в сострадание, в уважение, в боль. Я знаю, какими они были маленькими, наши родители. Знаю, что им доставалось и чего, огромного, не доставалось.

Их родители, наши бабушки и дедушки, восстанавливали разрушенную страну.