Когда же, оставив нас на попечении собственной совести, улетает птица, печь уже позабыла ломать персты дров, все в цыпках заноз, в коросте коры, ибо они оказываются влажны от стаявшего снега, будто от слёз, и боле ни за что не желают пылать.
Никогда не мешайте синице…
Синица лакомилась снегом, будто мороженым. Она кушала аккуратно, не спеша откусывала по небольшому кусочку и привычно утирала чистые губки коричневой салфеточкой из лоскутка, нарочно отставшего для такого случая от виноградной лозы. Чудилось, словно крошечная девочка в плюшевой шапочке и шубке наскоро черпает маленькой ложечкой из креманки, в тайне от любящей, но строгой мамы. В самом деле птичка заедала хлебные крошки снежными, дабы скорее наступила приятная сытость, а с нею и тепло. Это летом полным-полно угощений вокруг, каковые едва ли не сами ползут в рот, да и погоды потворствуют разборчивости или манерности. Зимой всё не так, тут уж не до жеманства, – коли видишь что съестное, не брезгай, хватай, там после разберёшь, что к чему.
Насытившись, синичка зевнула и, не теряя из виду накрытый стол, порешила дать себе слегка проголодаться, раскачиваясь на ближней ветке, как на батуде, чтобы уж после, с новыми силами приняться за угощение.
Ресничка месяца, в ожидании, когда ж, наконец, придёт ей на смену рассвет, выглядывая из сугроба облака, сонно щурилась на мерное покачивание птички и на прорисованный инеем лес. Сытые уже воробьиные затеяли играть в чехарду подле кормушки, а дятел, изображая летучую мышь, сорвался с насеста винограда и упал прямо на спину кота, что дежурил неподалёку, в ожидании подобной, по птичьим-то мозгам, глупости. Кот был более, чем сыт, и синицами интересовался так, из озорства, для забавы. Вот только, он надеялся изловить птаху поменьше, и уж совершенно точно не дятла. Тот явно не робкого десятка, и ему совершенно определённо всё равно, где выстукивать свою морзянку. К примеру вчера, он прислушивался к хрипам в лёгких у дуба, а сегодня вполне способен проверить голову кота на существование в ней пустот.
Когда розовый, запыхавшийся от спешки рассвет, явился, наконец, всё уже было кончено. От крошек осталась мелкая пыль на снегу под кормушкой, от синицы – согласный со всеми, качающий головой болванчик ветки, а от дятла – получивший по заслугам, за своё вероломство, кот. Нет, на первый взгляд он был цел, но зримый нимб мелких звёзд, что кружились по хорошо заметной орбите над его головой, говорил сам за себя.
Никогда не мешайте синице пировать. Покуда вы придумываете, как бы половчее ухватить её, за вами наблюдают. Хорошо, если это окажется всего лишь дятел, а если нет?..
Добро
Буква «д» алфавита обозначает «добро»…
Долгий и два коротких, долгий и два коротких… стука в моё окно. Синица определённо обучена письменам Сэ́мюэля Фи́нли42
и упорна в своём желании донести до моего сознания нечто. Птица, по своему обыкновению, прижимает щёку к стеклу, и только убедившись, что обратила на себя внимание, отстраняется слегка, после чего издаёт вереницу из одного долгого и двух коротких стуков, вновь и вновь.– Как ей это удаётся? – Чёткий ритм звучит недвусмысленно, и не позволяет ошибиться или не понять внятно произнесённое «ДОБРО».
– Вот ещё, не выдумывай!
– Стану я… Прислушайся сама.
Она морщит нос, перекидывает длинную прядь волос через красивое, покатое, словно половинка спелого яблока плечо, выставляя напоказ аккуратное ушко, украшенное небольшим бриллиантом.
– Нет, глупости. И, давай договоримся сразу, если ты хочешь, чтобы мы жили вместе, никаких крошек на подоконнике, котят в обувной коробке у батареи и прочего мусора.
От этих слов мне показалось, что мои уши ни с того, не с сего обросли мхом и полны ватой. Так случается при резком наборе высоты или во время болтанки43
в самолёте. Я был ошарашен до такой степени, что выбитый из седла собственного тела на мгновение, смог взглянуть со стороны на себя – растерянного, растерявшего в одну минуту бОльшую, сокрушающую всё, долю своей влюблённости. Та же, которая до сей поры казалась милее, краше и добрее всех на свете, усмехалась, упиваясь своею властью надо мной.Но, на удивление, я оказался не так покладист, как сам думал про то, и не из желания помучиться на огне расставания подольше, но лишь для того, чтобы убедиться, что всё правильно понял, решил переспросить:
– Ты хочешь, чтобы я перестал кормить птиц на подоконнике?
– Конечно! От них одна только грязь.
Решив дать девушке ещё один шанс, я намекнул:
– Но ведь тогда мало кто из них доживёт до весны…
– А кого это заботит? – Раздалось в ответ.
Открывая по утрам окно, я сметаю с подоконника снег, и на его место насыпаю чего-нибудь, по птичьему вкусу. Но промёрзшие за ночь синицы, как бы ни были голодны, никогда не набрасываются на еду, покуда одна из них, уверенная в том, что перехватила мой взгляд, не выскажет общее одобрение, постукивая клювом о стекло.
Один длинный и два коротких – буква «Д». Добро… добро… добро…
Не без греха