Доктор Гааз

– Кто я? – Визитер, казалось, безумно обрадовался моему вопросу, он откинулся на спинку кресла и захохотал. – Да неужели вы до сих пор не догадались? Я – Кто. Улавливаете игру слов? Нет, вы не цените сей шутки, вот морской министр князь Александр Сергеич Меншиков – тот оценил бы, большой знаток по части всяческих словечек. Помните его шутку о графе Киселеве? Нет, не о московском вице-губернаторе, а о брате его Павле Дмитриевиче, министре государственных имуществ. Когда встал разговор, кого послать для разорения немирных аулов в Дагестане, князь Меншиков

резонно предложил: «Что ж, надо послать Киселева, он разорил всех государственных крестьян России, так ему нипочем разорить несколько аулов». Но между нами, Арсений Ильич, я считаю односторонним общее мнение, будто управление государственных имуществ разорило крестьян. Тьфу ты, опять увлек вас черт-те куда! Хоть бы пилюль английских выписать. Ведь собирался сказать вам серьезное, да князь Меншиков перебежал дорогу. А, вспомнил! Вы, милостивый государь, пятнадцать лет кряду подписывали донесения в Третье отделение ловким псевдонимом Никто, а вот теперь явился Кто. Вы помните, что ответил зверонравный циклоп хитроумному Одиссею?

– Знай же, Никто, мой любезный, что будешь ты самый
последний
Съеден, когда я разделаюсь с прочими, – вот мой подарок.

Вот и я уготовил вам маленький подарок, отрекомендовавшись Кто. Леонтий Васильевич Дубельт высоко оценил вашу скромность и остроумие. Он так и сказал мне: «Этот ловкий господин Никто живописал отменную картину тайных обществ, решив остаться неизвестным. Надобно непременно разыскать сего непризнанного Брюллова». Леонтий Васильевич мне прямо велел: майор, хоть из-под земли сыщи мне нашего живописца, его следует вознаградить за усердие; поезжай, любезный, и передай этому Никто мою совершенную уверенность в его несомненном таланте. В этом пакете, усерднейший

Арсений Ильич, ровно три тысячи, в чем и прошу дать мне расписку. Не угодно ли вам взять перо?

– Подите вон, подлец!

– Ну, вот уж и подлеца мне ни за что. Вы положительно решили заклеймить позором все мое семейство.

– Из вашего подлого семейства я вижу только вас, и то с меня довольно.

– И опять вы ошибаетесь, и, заметьте, уже не первый раз в нашем разговоре. Вам только кажется, что вы меня видите впервые, у вас вообще чрезвычайно развито воображение в ущерб логическому наблюдению – должно быть, вы мало изучали философию. Но об философии мы при случае поговорим, о Канте, Фихте, Шеллинге, непременно о Чаадаеве, а сейчас вспомните-ка тысяча восемьсот тридцать седьмой год: он памятен всей России по смерти великих поэтов наших – Пушкина и Дмитриева, а нам с вами более мелкими обстоятельствами. Тогда по распоряжению Московского губернского правления над именем статского советника Гааза была учреждена посредническая комиссия для платежа долгов, составивших сто пятьдесят шесть тысяч семьсот рублей ассигнациями частным лицам и двадцать две тысячи – Московскому опекунскому совету. Надеюсь, теперь вы вспомнили? Именно мой бедный отец убедил Гааза за несколько лет перед этим поместить свой капитал в торговый оборот и завести суконную фабрику в Рождественке Серпуховского уезда. Выписали из Англии лучшие ткацкие машины… Да ведь вы были там.

– Я был в Тишках.