Доктор Гарин

Она поднимает свою огромную рюмку, вмещающую и впрямь полведра, выпивает её одним духом, до дна, и с размаху стукает рюмкой по столу:

– Ах, хороша, с-собака!

Доктор смотрит на неё – огромную пьяную бабу, в которой нет никакого очарования.

– А вы что ж не пьёте, доктор? – лыбится она. – Н-нехорошо!

Она грозит ему пальцем.

– А ну-ка, пейте! А то обижусь! Пейте!

Гарин, сдерживая нарастающую неприязнь к этой бабище, берёт свою рюмку. Она тоже огромна, больше винного бокала. И до краёв налита водкой.

– Пейте!

Она сурово стучит кулаком по столу.

Гарин нехотя пьёт водку.

– А теперь – щец! Наваристых! Павлушка!

Огромный ковш зачёрпывает жирные, удушающего запаха щи, и перед Гариным возникает бадья щей.

– И убоинки! Проварилась хорошо!

Она лезет руками в лохань, шарит в щах и вытаскивает варёную девочку. С хрустом отрывает ей голову, плюхает в свою бадью.

– Голова моя, доктор, уж не обессудьте! Смерть как обожаю м-мозги варёныя сосать! А опосля – глазки! А вам – полжопки! Девчушка поклёпинская, нагульная, на твороге да на парном молочке росла! Жопка у неё – сладость несказанная!

Жирными ручищами она разрывает тело девочки и плюхает в бадью Гарина ягодицу. Гарин открывает рот, чтобы выкрикнуть ей проклятие, но чувствует, что быстро и ужасно опьянел, и вместо ругательств изо рта вылетает пьяное бормотание. Он хочет швырнуть в это чудовище чем-нибудь, но пьяные руки беспомощно ворочаются на столе.

Она же тем временем хрустит головой девочки и громко высасывает её мозг. Задыхаясь от ярости, мыча и шлёпая руками по столу, Гарин сваливается со стула и сильно ударяется об пол.

Он проснулся.

Нос его по-прежнему был у неё в пупке. Живот под ним по-прежнему равномерно воздымался и опадал, воздымался и опадал, покачивая доктора. Гарин поднял голову.

Спальня содрогалась от чудовищного храпа Матрёшки. Четыре толстенные свечи всё так же горели, освещая её раскинувшееся спящее тело. Пламя двух свечей, что в изголовье кровати, колебалось от храпа.

Он сполз с её живота на постель. Полежал на спине, приходя в себя. На потолке был нарисован аляповатый венок из полевых цветов с голубой лентой. В центре венка целовались два голубя.

– Господи… – пробормотал Гарин. – Угораздило…

Он слез с кровати. Нашёл на полу свою одежду. Оделся. Подошёл к огромной двери, с трудом приотворил её и вышел из спальни. В коридоре было темно. И раздавался ещё один храп – жалкий, по сравнению с её храпом, унылый, с пришепётыванием и стонами. Это храпел в соседней комнате Порфишка. Дверь к нему была приотворена. Гарин заглянул в комнату. Скупо освещённый луной Порфишка в одежде и сапогах лежал на кушетке. Рядом с ним стояла та самая свечка в подсвечнике и лежала коробка спичек. Гарин взял подсвечник, спички и вышел в коридор. Зажёг свечу и двинулся по коридору, вспоминая путь к себе в спальню.

Ему удалось сравнительно легко добраться до спальни. Войдя к себе, он поставил свечу на комод и посмотрел на себя в зеркало. Собственное лицо Гарину не понравилось.

– Идиот, – сказал он самому себе, нашёл последнюю сигару, обрезал, закурил.

Подошёл к окну, открыл. Мутная луна слабо освещала ночную реку.

“Тёмное… просторное… но не чёрное… и не обречённое…”

– Луна месяцу не товарищ.

Недолго покурив, он зло швырнул сигару в окно. Открыл платяной шкаф, снял с вешалки свой зелёный махровый халат, надел. Всё имущество Гарина покоилось в карманах халата. Он затянул потуже пояс, взял подсвечник, шагнул к двери, но вспомнил и вернулся к комоду. Бархатный мешочек с жемчужиной лежал на нём. Гарин взял его, подбросил на руке.

– Плата. Пусть.

Сунул мешочек в карман и со свечой в руке вышел за дверь. Пройдя по коридору, он спустился вниз по лестнице. И ещё раз по другой лестнице. И ещё раз по третьей.

Он оказался в нижнем зале с двумя гигантскими изразцовыми печами. Окна зала были забраны ставнями. Он вспомнил, что они выходили на реку. Подошёл к двери. Она была заперта на два могучих засова, в замочной скважине торчал ключ. Гарин повернул ключ, отпирая дверной замок, и осторожно отодвинул нижний засов, потом верхний. Стал отворять дверь. Кто-то заворочался и забормотал в углу. Гарин тут же задул свечку. Обернулся и увидел Егорку, спящего на полу. Рядом с ним лежали автомат и гранатомёт. Побормотав во сне, Егорка перевернулся на другой бок. Гарин на цыпочках вышел за дверь и притворил её за собой. Он оказался на широкой лестнице, спускающейся на пристань. Здесь было прохладно и пахло рекой. Мутная луна бессмысленно светила сквозь облака. Оглядевшись и не заметив никого, он спустился по лестнице на деревянную пристань. Её периметр был опутан кольцами новенькой колючей проволоки. Возле пристани плавали привязанные к ней две узкие лодки и катер. Тот самый, на котором спасли Гарина. Гарин снял сапоги, засучил штаны, поднял полы своего халата и пошёл через невысокую колючую проволоку. В жизни ему приходилась это делать дважды, и титановые ноги помогли. Острая проволока бессильно заскользила по титану. Гарин двигался, стараясь не шуметь.

“Терновник в раю не растёт…”