Доктор Гарин

И повернувшись, она деловито зашагала на своих кривых ножках по проходу между столов.

– Вот так-то, доктор! – утробно хохотнул Сидор. – Лафы с Альбинкой вам не обломится, ядрён-батон!

– Да заткнись ты, ёб твою! – окоротил его Пётр. – Занедужишь – сам к доктору поползёшь, мудило.

– У них, похоже, нелинейная память, – сообщил Антон, спокойно работая наждаком.

– Как у животных, что ли? – Доктор морщился, трогая шишку. – Не думаю.

До обеда он дорезал свою деревяшку. После обеда отшлифовал.

Утро следующего дня началось шумно: черныши привезли небольшую партию пленников. Русскоговорящих среди них не оказалось. Их накормили, переодели и рассадили по столам. Едва доктор взялся за свой кусок дерева, чтобы вырезать из него копию устаревшего три года назад айфона, как беловолосый палец ткнул его в плечо:

– Больной. Лечить.

Доктор встал, чувствуя косые взгляды подельников.

Больной оказался якутом, говорящим только на своём языке. Альбина якутского не знала. При захвате ему вывихнули плечо. Он стонал и ругался по-якутски.

– Чтобы вправить руку, мне нужен помощник, – сказал Гарин альбиноске. – Надо, чтобы кто-то его держал.

– Я сила, я держать, – ответила она.

Гарин уложил якута на стол и не успел дать совета Альбине, как она вспрыгнула на якута и оплела его ногами и руками. Якут забормотал.

Усмехнувшись, Гарин взялся за вывихнутую руку, дернул. Якут взвыл и смолк, открыв рот с плохими жёлтыми зубами.

– Слезь с него, он сознание потерял. – Гарин коснулся спины Альбины.

Но она намертво вцепилась в якута.

– Слезай, ты его задушишь! – Гарин хлопнул её по спине.

Она непонимающе, движением тюленя приподняла свою толстошеюю голову, моргнула:

– Он умирать?

– Он жив, слезай с него!

Но она по-прежнему буравила доктора своими сапфировыми глазками, сжимая якута. Эти удивлённые глазки нерпы в сочетании с бессильно раскрытым ртом покалеченного сделали свое дело: Гарин расхохотался. Пенсне слетело с его носа и закачалось привычным маятником.

Наконец до Альбины дошло, и она моментально спрыгнула с якута, да так, что новый приступ хохота заставил Гарина присесть. Её неуклюжая ловкость заставила Гарина вспомнить барнаульский цирк. Якут пришёл в себя, открыл глаза. Альбина стояла, привычно вцепившись длинными руками в свои ноги. И вдруг тоже засмеялась, по-чернышевски; белая шерсть на маленьком носу вздыбилась, глазки заморгали, и она запыхтела, как бы часто и сдержанно чихая: уых! уых! уых! уых!

В этой манере смеяться было столько трогательно беспомощного и в то же время чисто женского, уже не детского, как казалось доктору раньше. Гарин перестал хохотать, поймал пенсне, надел и посмотрел на альбиноску совсем по-отечески.

“Несчастная девочка… белая ворона…”

Он наложил якуту повязку на плечо, подвесил ему руку на верёвочную петлю. И его отправили в упо за якутский нор. Гарин тоже вернулся к своим и до вечера старался, чтобы его липовая дощечка мало чем отличалась от айфона-60-S.

Прошла неделя. Гарин поневоле втянулся в странную жизнь на болоте. Он работал за столом и реже – в своём корявом кабинете, ел похлёбку из корневищ с вяленой козлятиной, спал на соломе, курил, отбиваясь от комаров, поднимался рано, рано и ложился, засыпая как убитый после бессмысленного труда за русским нор. Засыпая или куря под навесом, он слышал звуки городища на болоте. Днём и ночью они были разные: днём что-то стучало, ворочалось в глубине корявых, разлапистых домищ, ночью долетали грубые голоса чернышей, ржали лошади, плескалась вода. Под утро было слышно, как челны возвращаются в городище. Черныши грабили по ночам, днём отсыпались и сидели в древлянках, занимаясь своими делами. Один раз утром, когда доктор с другими пленниками справлял нужду на решётчатой уборной, он увидел, как черныши понесли большие мешки, наполненные чем-то, что топорщилось, делая мешок похожим на глубоководную рыбу-ежа.

– Наша продукция, – пояснил Павел, сидящий неподалёку.

Гарин понял, что мешки набиты их деревянными поделками. По мосткам черныши отнесли их в соседнее домовище и скрылись за уродливой дверью.

– Что же они с ними делают? – спросил Гарин.

– Кажется, пока просто хранят. А ночами куда-то увозят. Там у них что-то вроде склада.