Доктор Торн

– В Боксал-Хилл, Фрэнк! Уверен, что поездка была разумной. Или по крайней мере великодушной по отношению к мисс Торн, которой пришлось удалиться туда из-за твоей неосторожности.

– Вот как раз по этому вопросу хорошо бы нам достичь взаимопонимания, отец.

– Плесни-ка и себе, сын.

Фрэнк механически повиновался и взял графин:

– Никогда бы не простил себе ложь или недоговоренность.

– Уверен, что не в твоем характере обманывать отца.

– Дело в том, сэр, что я твердо решил жениться на Мэри Торн – рано или поздно, – конечно, если она будет согласна. До сих пор она упорно меня отвергала, но теперь у меня появилась надежда.

Сквайр молча пригубил кларета. В поведении сына проявилась спокойная, мужественная, но скромная уверенность, которой отец раньше не замечал. В двадцать один год Фрэнк достиг совершеннолетия и официально стал мужчиной, но, судя по всему, природа отложила истинное возмужание до двадцати двух лет. Природа часто откладывает церемонию взросления даже до более позднего возраста, а иногда совсем забывает ее совершить.

Сквайр продолжал молча потягивать кларет: прежде чем ответить на столь важное заявление сына, требовалось тщательно все обдумать.

– Полагаю, что имею право об этом сказать, – продолжил Фрэнк излишне покладисто. – Мисс Торн настолько открыта, что если бы сомневалась в своих чувствах, то заявила бы прямо. Прав ли я, отец, в отношении Мэри, полагая, что лично вы не отвергли бы ее в качестве невестки?

– Лично я! – повторил сквайр, радуясь, что получил тему, на которую мог свободно рассуждать. – Разумеется, ты прав. В отношении Мэри лично я не стал бы возражать, потому что нежно ее люблю. Хорошая девочка. Хорошая во всех отношениях. Всегда ее любил, радовался ее присутствию в доме. Но…

– Знаю, что вы скажете дальше, отец: что этот брак неблагоразумен.

– Еще хуже, Фрэнк. Боюсь, что этот брак невозможен.

– Невозможен? Нет, отец, ничего невозможного в нем нет!

– И все же невозможен в прямом смысле слова. На какие средства вы будете жить? Что станете делать с детьми? Вряд ли захочешь видеть жену разочарованной и безутешной.

– Верно, не захочу.

– Не захочешь начать жизнь в бедности, а потом и вовсе объявить о банкротстве. А если сейчас женишься на мисс Торн, боюсь, тебя ждет именно такая судьба.

Фрэнк уловил слово «сейчас» и тут же отреагировал:

– Я вовсе не собираюсь жениться немедленно: понимаю, что это неразумно, но связан обещанием и ни за что не отступлю. Теперь, когда все знаете, какой дадите совет?

Сквайр снова некоторое время посидел молча, потягивая вино. В сыне не было ничего такого, чего он мог бы стыдиться, ничто не вызывало гнев, он достоин любви и верности. Но что же ответить? Главная сложность заключалась в том, что сын вырос, сформировался и превратился в личность куда более значительную, чем отец: его уму и характеру сквайр противостоять не мог.

– Тебе известна история Мэри? – наконец спросил Грешем-старший. – История ее рождения?

– Нет. А что, таковая существует?

– Она и сама ничего не знает, во всяком случае, мне так кажется, но теперь ты должен услышать правду. Расскажу не для того, чтобы тебя разубедить, не с этой целью, хотя в некоторой степени отрицательный результат возможен. Так вот: происхождение Мэри не таково, как приличествует твоей супруге и будущим детям.

– Если так, отец, я должен был узнать о препятствии раньше. Почему она воспитывалась среди нас?

– Верно, Фрэнк: вина лежит на мне, на мне и на твоей матушке. Обстоятельства сложились давным-давно, когда никому из нас и в голову не приходило, что могут возникнуть особые отношения. Но все же поведаю тебе ее историю. Помни: хоть я и открываю секрет, который следовало бы сохранить от всего мира, ты вправе сообщить доктору Торну, что узнал правду от меня. Впрочем, если возникнет необходимость обсудить помолвку с ним, я непременно сам во всем признаюсь.

Сквайр подробно рассказал сыну историю появления Мэри Торн на свет – в том виде, в котором читатель ее уже знает.

Фрэнк сидел молча, очень бледный. Как все Грешемы, молодой сквайр лелеял в душе возвышенную любовь к своей чистой крови, заявил матушке, что ненавидит деньги, ненавидит поместье, но даже в минуту самого жаркого спора не осмелился бы признаться, что ненавидит старинный свиток семейной родословной. Да, он всем сердцем любил генеалогическое древо, хотя редко об этом говорил. Представители благородных фамилий редко говорят о своем происхождении – это одно из тех достоинств, обладания которым вполне достаточно для самоуважения. Оно не требует хвастовства или демонстрации всему свету и из-за того приобретает еще большую ценность. Фрэнк всегда воспринимал Мэри как свежий побег, должным образом возникший на древе Уллаторнов. Нет, не как цветущую привитую ветку, только что отделенную от родительского ствола, но все же наполненную живительными соками почтенного растения, поэтому, услышав, как обстоят дела на самом деле, впал в отчаяние.

– Печальная повесть, – заключил мистер Гришем.