Доктор Торн

Если бы от этих слов зависела «вся кровь Хауэрдов», то даже тогда Мэри Торн не смогла бы заставить себя произнести столь низкую ложь. Безразличен, когда он идет рядом, положив ладонь на шею осла, и так искренне, так честно говорит о своей любви! Разве он не бог, спустившийся с небес, чтобы сделать ее счастливой? Разве солнце не освещает голову нимбом, чтобы он сиял подобно ангелу? Безразличен! Да если бы ей была доступна неподдельная правда, она провозгласила бы свое отношение в выражениях, которые поразили бы любимого! А так казалось проще смолчать. Чтобы сдержать рыдания, Мэри кусала губы. Упорно, но напрасно пыталась унять дрожь в руках и ногах. Она покачивалась на ослике, словно утратив равновесие, и была готова многое отдать, чтобы встать на ноги на твердой земле.

Si la jeunesse savait…[3] Сколько мудрости заключает в себе эта лукавая французская поговорка! Знай Фрэнк больше о женском уме, будь ему сорок два года вместо двадцати двух, он тотчас уверился бы в своей победе и понял, что молчание Мэри говорит все, что он мечтает услышать. Вот только, к огромному сожалению, в сорок два года вместо двадцати двух он ни за что не рискнул бы акрами Грешемсбери ради улыбки Мэри Торн.

– Если не можешь сказать хоть что-то обнадеживающее, я тотчас удалюсь, – в отчаянии заключил Фрэнк. – Я сказал то, что хотел. Леди Скатчерд я предупредил, что к обеду не останусь.

– Не думала, что вы так спешите, – прошептала Мэри.

Внезапно Фрэнк остановился и, натянув повод, заставил остановиться ослика. Послушное животное тут же исполнило команду и с готовностью застыло в неподвижности.

– Мэри, Мэри! – воскликнул Фрэнк, обняв ее колени и спрятав лицо в складках платья. – Мэри, ты всегда была честна, так останься же такой и сейчас. Люблю тебя всем сердцем. Скажи: выйдешь за меня замуж?

И все же Мэри не произнесла ни слова, хоть губы больше и не кусала: этот способ борьбы со слезами уже не помогал. Теперь все усилия сосредоточились на том, чтобы слезы не текли прямо в лицо возлюбленному. Она молчала, потому что не могла ни отослать его прочь, ни поощрить: могла только сидеть, плакать, дрожать и мечтать о том, чтобы спуститься на землю. Фрэнку же, напротив, ослик очень нравился. Он позволил оказаться ближе к объятию, чем получилось бы, если бы оба стояли. Сам же осел выглядел спокойным и вполне довольным всем, что происходило за его ушами.

– Имею право услышать главное слово, Мэри. Только скажи: «Уйди», и я сразу уйду.

Мэри не смогла произнести ни звука, а все из-за того, что в нужное время не решила, что делать.

– Одно слово, Мэри. Одно лишь маленькое слово. Ну, если не желаешь говорить, вот тебе моя рука. Если готова меня принять, пусть лежит в твоей ладони. Если нет, оттолкни ее.

С этими словами Фрэнк умудрился вложить концы пальцев в дрожащую ладонь, и там они нашли приют. Честно говоря, у Мэри просто не хватило сил оттолкнуть пальцы.

– Любовь моя, моя единственная любовь! – пробормотал Фрэнк, злоупотребив столь малым знаком согласия. – Жизнь моя, дорогая Мэри! – Тут уже вся ладонь попала в плен и была покрыта жаркими поцелуями прежде, чем появилась возможность воспрепятствовать дерзкому порыву. – Взгляни на меня! Скажи мне одно-единственное слово!

Послышался глубокий вздох.

– О, Фрэнк!

– Мистер Грешем, надеюсь, что имею честь видеть вас вполне ясно, – раздался из-за спины мужской голос. – Хочу пригласить в Боксал-Хилл.

Фрэнк обернулся и тут же обнаружил, что пожимает руку сэру Луи Скатчерду.

Каким образом справилась со смущением Мэри, Фрэнк так и не узнал, поскольку был занят собственными хлопотами того же свойства. Невольно оставив Мэри, молодой человек принялся что-то быстро говорить сэру Луи, а тот, ни разу не взглянув на мисс Торн, направился к дому вместе с мистером Грешемом – в дурном расположении духа, но, как пристало истинному джентльмену, соблюдая приличия. Радуясь свободе, Мэри просто осталась сидеть на ослике, а животное, обнаружив движение в сторону дома, за компанию направилось туда, где его ждало родное стойло.

Фрэнк пробыл в доме не дольше трех минут: поцеловал на прощание леди Скатчерд и получил в ответ три поцелуя, чем вызвал раздражение сэра Луи, холодно пожал руку молодому баронету, ощутил в своей ладони тепло нежной ладони Мэри, почувствовал ласку ее прощального взгляда и уехал вполне счастливым.

Глава 30 После обеда

Итак, Фрэнк ехал домой окрыленным, радуясь собственному блестящему подвигу, как с незапамятных времен радуются удачливые влюбленные, и только свернув к конюшне Грешемсбери, начал задумываться, что же делать дальше. Конечно, в том, что Мэри на полминуты допустила в свою мягкую ладошку три его пальца, заключалась огромная победа, подтверждавшая преодоление одного из препятствий. Однако пока нельзя было с гордостью признать, что все трудности позади. Как же теперь двигаться дальше?