Долг

А дело было так. Впрочем, зачем превращать обыкновенный дневник в сборник рассказов о своей жизни, к тому же несовершенных и наивных? Так что сначала на черновике напишем, отработаем и отшлифуем. А сам рассказ «О первой любви» читайте последним. И пусть он прозвучит, как гимн юным пылким сердцам и их благородной любви.

13 февраля 1968 Размышления о силе человека.

Я думаю, что первый признак слабого человека, а может быть даже безвольного, это уход от настоящей, сейчасной, всамделишной жизни.

Так вот и я. С нетерпением ждал праздников. Я надеялся и верил, что, наконец-то, решусь испробовать свои силы и способности не в иногда сладостных иногда мучительных мыслях и размышлениях, а в реальной жизни. Что я могу? Что я умею? Кто я в этой повседневной окружающей меня жизни? О я возлагал надежды на этот праздник. Но как любая моя мечта, как любое мое наивное ожидание оно не сбылось. Хотя судьба сама шла мне навстречу.

Желание мое не сбылось. Я просто хотел проверить себя, вернее не себя, а свою природу, то, что не видно за вихрем слов и многословных рассуждений. Я снова на танцах не подойти к Тамарке. Почему я такой мечтатель? Почему я такой стеснительный? Почему краснею перед ней? Где моя сила воли?

Я вот что думаю, что если человек не трудится в какой-либо отрасли науки или любого другого умственного труда, то он не стоит как памятник своим прежним достижениям где-то на одном уровне. А согласно ужасной человеческой природе, и это по сути является какой-то издевкой природы, нас создавшей, над человеком. Весь ужас в том, что он деградирует скатываться вниз забывает знания, теряет навыки. Он теряет свой облик, все свои достижения, весь ум.

Это страшно. То есть если всего лишь одно поколение человечества перестать учить, то за 50 лет все блага цивилизации забудутся, потеряются. И человек станет обезьяной. Ужас. Страшно думать об этом. Но это так. Поэтому, я думаю, непрерывность образования, учения, занятий любимым делом должно быть беспрерывность, непрерывным, постоянным. Это первое условие развития человека и его души, развития всего человечества.

– Опять ты Славик о судьбах человечества. Да, далось тебе, это человечество-то? Ты о себе подумай, о нас, – оборвал его рассуждения Чешик. – ты о нас подумай. Как долг отдавать будем? Ты видел, с Макаром этих шпаненков? Я знаю одного. Он с ножиком всегда ходит.

–Не, – обернулся Вадик с переднего сиденья, – не, у него кастет. Я видел.

–Ну вот, – Чешик посмотрел в запыленное окно старенького дребезжащего автобуса. – Ножик или кастет, не легче от этого. Что делать – то будем?

– Надо с Сарычем встречаться. – сказал Славки, – Макар у него на побегушках. Макар ничего не решает.

Сарыча тоже, как и Славку, и Веньку Горлова воспитывала мама. Одна. Без отца. Видимо, время в конце сороковых – начале пятидесятых было такое. Послевоенное. Не хватало мужиков. Родине жизни свои отдали. Войну выиграли. Война закончилась, а жизнь продолжалась.

Уже без них.

И не только Веньку, но и Сашку и Владика, многие мамы воспитывали детей одни. Кто-то не дождался с войны. А кого – то просто бросили избалованные дармовым женским вниманием не знавшие войны парни и мужики из подросшего послевоенного поколения.

Многие Славкины друзья росли без отцов.

Но в отличие от Славки, отец которого еще до рождения смотался в Читу, в отличие от Веньки Горлова, отец которого никогда не помогал, хотя и жил рядом, но от отцовства своего не отказывался.

У Сарыча отец, Евгений Иванович Натов, начальник главного сборочного цеха, своего отцовства никогда не признавал. И когда пьяная мать Сарыча рассказывала всем свою историю про несчастную любовь, как он, старший мастер цеха, бросил ее, свою безответную работницу, только что приехавшую из деревни, свою девушку, ради нормировщицы, образованной, с семью классами, то , Сарыч и все, кто слушал ее историю всегда ее жалели.

Обнимал он мать, успокаивал и волны злости и ненависти наполняли его душу, злости к богатым, к нечестным, к довольным, ко всему начальству сразу, к своему отцу, живущему рядом, в соседнем директорском доме, и ни разу не признающим, не подошедшим к нему, к сыну, своему.

Хотя Сарыч был копия Евгения Ивановича, и по лицу, и по росту, даже повадки, манеры и громкий голос, все было как у Евгения Ивановича, да ведь и назвали – то Сарыча Женькой в честь отца.

И отца со слов матери записали настоящего.

Так и стал безотцовщина Евгений Евгеньевич Сарычев (по фамилии матери), сначала просто Женькой с магазина культтоваров, а потом, когда уже и возглавил шайку местных уличных хулиганов просто Сарычем.

Его все боялись.

Был он злой и безжалостный. Но только не к слабым и младшим. тех он защищал, не обижал. жалел.

Но мужиков и пьяниц, как и своего отца ненавидел.

Но отца своего, начальника главного сборочного цеха завода не трогал. Ни разу за всю свою бандитскую судьбу.

А вот избивали частенько пьяных, или шедших в одиночестве мужиков и отбирали сигареты, деньги, часы. Пьяные в милицию не обращались. А трезвым отобранных пацанами одной-двух пачек сигарет было не жалко.