Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Существовало два плана моего побега. Один из них разработал Муса Динат, и я его, разумеется, проигнорировал. Второй же подготовило руководство АНК, и мне его передали через Джо Слово. Этот план предусматривал подкуп охранников, изготовление дубликатов ключей и даже скрытную передачу мне фальшивой бороды (ее должны были пронести мне в тюрьму, вшив ее в плечевую накладку одной из моих курток). Идея состояла в том, что я надену эту бороду сразу же после того, как совершу побег. Я тщательно обдумал предложенный руководством АНК план побега и пришел к выводу, что в случае его реализации вероятность провала была недопустимо высока. Такой провал стал бы фатальным для всей нашей организации. Во время очередной встречи с Джо Слово я передал через него записку, в которой изложил свои соображения по этому вопросу. Я написал, что формирования «Умконто ве сизве» пока еще не готовы провести такую рискованную операцию. Даже хорошо подготовленный специальный отряд вряд ли смог бы выполнить такую миссию. Я предложил отложить этот замысел до того времени, пока меня не осудят официально в результате судебного процесса. Я предполагал, что после этого власти могут стать менее осторожными. Я завершил свою записку следующей фразой: «Просьба уничтожить это, как только прочтете». Джо Слово и другие руководители АНК прислушались к моему совету и отказались от планов организовать мне побег. Однако эту записку Джо решил сохранить как исторический документ, и позже ей предстояло появиться на свет в весьма неподходящее для этого время.

51

Предварительное слушание по моему делу было назначено на 15 октября 1962 года, понедельник. Руководство АНК создало Комитет по освобождению Манделы и развернуло широкую кампанию под лозунгом «Свободу Манделе!» По всей стране были организованы акции протеста, этот лозунг стал появляться на стенах зданий. Правительство в качестве ответной меры ввело запрет на проведение любых собраний, связанных со мной, но освободительное движение проигнорировало его.

В рамках подготовки к началу предварительного слушания Комитет по освобождению Манделы организовал в понедельник у здания суда массовую демонстрацию протеста. План состоял в том, чтобы ее участники выстроились по обе стороны дороги вдоль маршрута, по которому должен был проехать полицейский фургон со мной. Из сообщений прессы, бесед с посетителями и даже реплик тюремных охранников я узнал, что мероприятие ожидалось весьма многолюдным.

В субботу, когда я готовился к предварительному слушанию, мне было велено быстро собрать свои вещи, поскольку власти перенесли судебное заседание в Преторию. Никаких официальных заявлений на этот счет не делалось, и, если бы только мне не удалось сообщить об этом через симпатизировавшего мне тюремного охранника, никто бы не смог узнать, что меня перевели из Йоханнесбурга.

Однако руководство АНК быстро отреагировало на этот шаг властей, и к тому времени, когда в понедельник утром началось слушание по моему делу, Старая синагога уже была полностью заполнена народом. После четырех лет судебного процесса по делу о государственной измене это здание, если можно так выразиться, стало для меня практически вторым домом. Мой официально заявленный юрисконсульт Джо Слово не мог присутствовать на заседании, поскольку в результате правительственного запрета его передвижения были ограничены пределами Йоханнесбурга, и вместо него мне умело помогал Боб Хеппл.

В тот понедельник утром я появился в зале судебных заседаний не в костюме с галстуком, а в традиционной одежде народа коса: накидке из леопардовой шкуры. Толпа моих сторонников, собравшихся в зале, как единое целое, встала и, подняв сжатые кулаки, принялась скандировать: «Amandla!» и «Ngawethu!» («Власть!» и «Власть – наша!» соответственно). Накидка из леопардовой шкуры буквально наэлектризовала весь зал, так как многие из присутствовавших были моими друзьями, родственниками и представителями моего семейного клана, некоторые из которых приехали из самого Транскея. Винни также оделась в традиционную для народа коса юбку в пол и головной убор, вышитый бисером.

Я выбрал традиционную одежду, чтобы подчеркнуть символизм того, что меня, чернокожего африканца, судят белые. Одевшись таким образом, я буквально физически ощущал, что тем самым олицетворяю собой историю, культуру и наследие своего народа. В тот день я почувствовал себя воплощением африканского национализма, наследником непростого, но благородного прошлого Африки и ее неопределенного будущего. Накидка из леопардовой шкуры также должна была продемонстрировать презрение к правосудию белого человека. Я отдавал себе отчет в том, что власти наверняка почувствуют угрозу, увидев эту национальную одежду, как многие белые ощущают угрозу, встретившись с истинной культурой Африканского континента.