Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

На следующее утро я осмотрел свое новое жилище и обнаружил бассейн на заднем дворе и две спальни поменьше. Я вышел на улицу и полюбовался деревьями, которые затеняли дом и поддерживали в нем прохладу. Это место казалось удаленным и изолированным. Единственное, что портило эту идиллическую картину, так это колючая проволока на стенах и охранники у входа в коттедж. Тем не менее это было прекрасное место с прекрасной обстановкой на полпути между тюрьмой и свободой.

В тот день меня навестил Коби Коэтси, который принес мне в качестве подарка на новоселье ящик вина с винокурен Капской провинции. Ироничность ситуации, когда тюремщик преподнес своему заключенному такой подарок, не ускользнула ни от одного из нас. Министр юстиции был чрезвычайно заботлив и хотел лично убедиться в том, что мне понравился мой новый дом. Он сам осмотрел коттедж, и единственное, что порекомендовал, – это сделать стены вокруг коттеджа повыше. Как он выразился, это обеспечило бы мне гарантии моего уединения. Он заявил, что коттедж в тюрьме «Виктор Верстер» – это мое последнее жилище перед тем, как я стану свободным человеком. Мой перевод сюда он объяснил тем, что здесь я мог бы проводить дискуссии в уединении и комфорте.

Этот коттедж, действительно, создавал иллюзию свободы. Я мог засыпать и просыпаться, когда хотел, в любое время плавать в бассейне, есть, когда проголодаюсь. Все это было просто восхитительно. Уже просто иметь возможность выходить наружу в течение дня и гулять, когда тебе захочется, являлось моментом моей личной славы. На окнах не было решеток, на дверях – запоров и замков со звякающими ключами. Новая обстановка доставляла мне истинное удовольствие, но я никогда не забывал, что это была лишь золотая клетка.

Тюремные власти предоставили мне повара, уорент-офицера Сварта, высокого, спокойного африканера, который когда-то работал надзирателем на острове Роббен. Я его не помнил, но он рассказал, что иногда отвозил нас на работы в известняковый карьер и нарочно вел грузовик по ухабам, чтобы как следует растрясти нас. «Я специально делал это», – сказал он застенчиво, и я рассмеялся. Он был порядочным, добродушным парнем без каких-либо предрассудков. Я воспринимал его как младшего брата.

Сварт приезжал к семи утра и уезжал в четыре часа дня, готовя мне завтрак, обед и ужин. У меня была диета, предписанная мне врачом, и он строго следовал ей. Он оказался прекрасным поваром. Уходя домой, он оставлял мне ужин, который я мог разогреть в микроволновой печи. Это устройство было для меня новым.

Сварт пек хлеб, готовил домашнее имбирное пиво и множество разных деликатесов. Когда у меня бывали гости (а это случалось все чаще), он готовил изысканные блюда. Мои посетители всегда хвалили его угощенья, и осмелюсь утверждать, что все они завидовали мне, что у меня есть такой шеф-повар. Когда власти стали разрешать некоторым моим товарищам по Африканскому национальному конгрессу, а также членам Объединенного демократического фронта и Массового демократического движения[104] посещать меня, я в шутку обвинял их в том, что они приходили ко мне только для того, чтобы вкусно поесть.

Как-то, перекусив тем, что приготовил Сварт, я пошел на кухню, чтобы вымыть за собой посуду. Сварт запротестовал: «Нет, это моя обязанность. Вы должны вернуться в гостиную». Я, однако, настаивал на том, что должен что-то делать по дому, и уж если он готовит еду, то будет справедливо, если я буду мыть посуду. Сварт, еще немного посопротивлявшись, в конце концов сдался. Он также возражал против того, чтобы я сам заправлял свою постель по утрам, утверждая, что это также являлось его обязанностью. Но я в своей жизни так долго сам заправлял свою постель, что это стало для меня неискоренимой привычкой.

Мы с ним достигли договоренности также еще в одном вопросе. Как и многие надзиратели, говорящие на африкаанс, он стремился улучшить свой английский. Я же всегда искал способы улучшить свой африкаанс. Поэтому мы заключили соглашение: он говорил со мной по-английски, а я отвечал ему на африкаанс. Таким образом, мы оба практиковались в том языке, который знали слабее и который желали подтянуть.

Время от времени я просил Сварта приготовить для меня определенные блюда. Иногда, например, я заказывал маисовую кашу или бобы, которые ел в детстве. Однажды я сказал ему: «Знаешь, я бы хотел, чтобы ты приготовил мне немного бурого риса». К моему удивлению, он не знал, что это такое, и переспросил: «Что такое бурый рис?» Сварт был еще молодым человеком, и я объяснил ему, что бурый рис – это неочищенные, нешлифованные рисовые зерна, которые мы использовали в пищу во время войны, когда белый рис нам достать было невозможно. Я отметил, что бурый рис гораздо полезнее белого. Сварт был настроен весьма скептически, но, тем не менее, смог найти для меня немного бурого риса. Он приготовил его, и мне это блюдо очень понравилось. Однако сам Сварт не мог вынести его вкуса и предупредил меня, что если мне когда-нибудь опять захочется бурого риса, то мне придется готовить его самому.