Долой стыд

Мне не понравился его голос, и Штыку не понравился тем более. Он не был трусом, наш Штык, брателло. Неуклюжий, уклончивый, мутный — но не трус. И сейчас оказался человек на высоте момента: посмотрел прямо и сказал прямо:

— Он припёр меня к стене. Думай быстро, говори быстро — в таком стиле. Я не мог сказать «ах, дайте мне побежать посоветоваться».

— Что-то ты темнишь, — сказал Блондинка. — Что-то у него есть на тебя такое.

— Ему не нужно «что-то такое». Этот человек как клещ. Просто впивается, если не остережёшься.

— Удивительно, что среди всех нас не остерёгся именно ты.

Ничего удивительного. Не Худой ли рассказывал нам о народовольцах и о том, как их вождь Александр Михайлов, железный человек, годами вколачивавший в товарищей правила конспирации — всех доводя до белого каления, — кончил тем, что был арестован самым нелепым образом, из-за собственной глупейшей беспечности. В день убийства Александра Второго он уже сидел, как зайчик, в Петропавловской крепости — и с товарищами на виселицу не пошёл. Блондинка тогда — прекрасно помню тот день, мы встретились на природе: шашлыки, лето, берег залива, закат над водой, — сказал, что это наводит на определённые подозрения, а Худой ответил, что если уж Александра Михайлова подозревать в предательстве, то проще лечь и умереть. Нет, не в предательстве. Царя-то всё равно убили? Но он мог струсить. Сбежать с поля боя вот таким образом.

Не мог! Не мог! Он был душою Исполнительного комитета, он умер с тоски, раз уж не на эшафоте! Он и умер-то почти сразу, в восемьдесят четвёртом. Вот-вот. Классическая триада: струсил, сбежал, раскаялся; в Петропавловской крепости есть когда и о чём подумать. И Худой сказал, что в Петропавловской крепости есть от чего умереть и без угрызений совести, и опять немного поспорили, и все остались при своих.

А теперь, значит, это.

На мне так и висела дурацкая картинка с Меншиковым, и я снова пошёл в Фонд Плеве, где имел удовольствие увидеть всех разом: специалиста, профессора и девушку с синяками. (Её подружка, девушка с запросами, и — сюрприз-сюрприз — Павлик Савельев явились попозже.)

У специалиста вид был сияющий, у остальных — убитый. Они сидели в кабинете старшего Савельева, пили чай и говорили всё о том же: правда, неправда да qui prodest. Наверняка их Станислав Игоревич науськал: он любит посмотреть, как люди выставляют себя идиотами.

Из всех бесполезных вещей самой бесполезной было им об этом говорить.

— Вы впустую тратите время, — сказал я.

Они надулись. Специалист ответил первым:

— Обычное человеческое любопытство, ничего больше. Чем ещё заняться бездельникам? А вы к нам, значит, не с пустыми руками? Нашли злоумышленников?

— Каких злоумышленников? — спросила девушка с синяками, и какая-то часть времени была потрачена на разоблачение комитета, который я представлял, и меня лично.

— Экстремизм — дело тонкое, — сказал специалист. — Берётся из воздуха и туда же при необходимости уходит. Беги, хватай руками.

— Что ж, Станислав Игоревич, — сказал профессор Савельев, — может быть, вам и спокойнее будет спаться, если они никого не найдут.

— Это вы намекаете, что они меня самого бы могли найти, если бы хорошенько поискали? Пётр Николаевич, — обернулся он ко мне, — считает, что я заказал себя собственноручно.

— Я этого не говорил.

— А я не говорил, что говорили. Я сказал, что вы так думаете.

Профессор Савельев уставился на портрет своего кумира. Старик, старик, подумал я, не лезь на рожон.

Тут и заявилась молодёжь.

Павлик смотрел на девушку с запросами обалдело, а та на всех — с отвращением: принцессу тяжкая государственная необходимость пригнала на открытие свинарника. И принцесса-то на троечку, не научилась или не считает нужным управлять лицевыми мускулами. Правильная принцесса, посещая свиноферму, улыбается и свите, и свинопасам, и свиньям — и все они чувствуют себя польщёнными. Но где теперь учат на правильных принцесс.

Мальчишка увидел меня, и глаза у него полезли на лоб.

Интересно, подумал я, а Станислав Игоревич знает? Знает-знает. Вон как ухмыляется.

— Не отталкивать никого, — сказал специалист, подмигивая профессору Савельеву. — Из разрозненных и не имеющих представления о дисциплине шаек сколотить, при наличии административного таланта и терпения, армию. Привлечь, увлечь и, как получится, облагородить. Героическая стратегия. — Он подмигнул снова, на этот раз Павлику. — Эксцессы, будем верить, со временем сходят на нет. Ну там, партизанские вылазки против собственного союзника. Люди, желающие вступить со мной в переписку, как правило, оставляют обратный адрес.

— Мы вам ничего не посылали, — сердито сказал Павлик. — Это смешно и бессмысленно.

— Конечно-конечно. В войне с современным искусством смысла куда больше.

Все заговорили разом. Я мрачно их оглядел.